День обещал быть погожим, тянувший над водой ветерок освежал и вроде как располагал к созерцательности, но мысли начальника Тайной канцелярии, приученного за долгие годы службы, начатой ещё при государе Петре Алексеевиче, к порядку, были заняты другим. Хотя с той бурной декабрьской ночи прошло много времени, дело верховников ещё шло. Головина отправили на Соловки, а его сына сослали в Берёзов, Долгорукий топтал камеру Шлиссельбургского застенка, и только старик Голицын, коему было уже за семьдесят, пока оставался в своём имении Архангельском.
Однако раздумья генерала были прерваны. На бастионе за рекой прозвучал сигнальный выстрел, и Ушаков, оттолкнувшись от парапета, поспешил к пристани, так как дом, где разместилась Тайная канцелярия, после переезда из Москвы находился на территории крепости. Личный разъездной бот перевёз Ушакова через Неву, и генерал, пройдя через ворота, охраняемые караульными, направился к канцелярским палатам. Тут, встреченный у дверей адъютантом, он поднялся к себе и сел за рабочий стол. Обстановка здесь была конечно же не дворцовая, и только генеральское кресло лоснилось вытертыми до блеска кожаными подлокотниками.
Со своего места Ушаков видел через окно чисто прибранный плац, на котором обычно строился гарнизон крепости, чтобы вести учения по артикулу. Сейчас плац был пуст, и генерал, мельком глянув в окно, вызвал своего особо доверенного секретаря Хрущова. Верный помощник явился тотчас и, остановившись за три шага от стола, преданно посмотрел на начальника. Ушаков окинул его взглядом и первым делом задал свой дежурный вопрос:
– Ну, излагай, что есть нового?
Секретарь было напрягся, а затем, не заглядывая ни в какие бумажки, выложил:
– Посол гишпанский герцог де Лириа вельми приветно о нашей государыне в своём донесении писать изволил.
– Хорошо, что он там писал, представишь отдельно, порадуем государыню. Однако то, что послы касательно войны нашей пишут, выделяй особо, – напомнил Ушаков и спросил: – Ещё что?
– Ещё преображенцы и семёновцы ропщут, недовольны, что почитай все высшие офицеры – иноземцы. Опять же на войну идти желания не выказывают.
– А зачем ходить? Им и тут вольготно, – усмехнулся начальник. – Пообжились в Петербурге. На что идти?
– Раньше гвардейцы вроде как охотно ходили, а тут… – не договорив, осторожно предположил секретарь.
– Им благ хочется, – кратко пояснил Ушаков и, поразмыслив, добавил: – Блага все от государя, а коль государь на войне – значит, и они там.
