Аустерию эту, видимо, построили недавно, и она никак не походила на привычное Нероде кружало. Надо полагать, всё было сделано на голландский или немецкий манер, и тут имелось не одно, а несколько помещений. Присмотревшись ко всему толком, Грицько подозвал полового и, велев принести чего-то мясного, уже через малое время уплетал поданную с пылу с жару рубленую котлету. Утолив первый голод, Нерода, уже не спеша, управился со всякими заедками, а потом, взяв большую обливную кружку, принялся помалу цедить свежее игристое пиво.
Развешанные по стенам бронзовые трёхсвечники с зерцалом достаточно хорошо освещали зал, и Нерода, насытившись, мог рассмотреть всех, кто в этот вечер засел в аустерии. Публика, не в пример городским харчевням, тут была чистая, и Грицько в своём измайловском мундире среди прочих посетителей не выделялся. Неожиданный толчок заставил подпоручика дёрнуться. Он неохотно оторвался от пивной кружки и увидел, что к его столу подсел какой-то офицер, который, судя по встрёпанному виду, не иначе как был одним из здешних завсегдатаев.
Уставившись на Нероду странно выпученными глазами, в которых посверкивали злобные огоньки, он преувеличенно долго рассматривал Гриця, а затем угрожающе, с явным вызовом спросил:
– Измайловец?..
Мундир подпоручика делал этот вопрос бессмысленным, и похоже, незнакомец, будучи на крепком подпитии, просто жаждал ссоры. Поэтому вместо ответа Грицько демонстративно приподнял свой палаш так, чтоб был виден литой эфес с рукоятью, перевитой крученой проволокой. Эти тяжёлые шпаги с выгравированной на клинке надписью «Виват Анна великая» недавно торжественно вручили всем офицерам полка, и они стали для них особым отличием.
Внезапно напряжённо ожидавшего вызова подпоручика кто-то сзади дружески хлопнул по плечу, и Нерода услышал:
– Гришенька, что тут у вас?
Гриць обернулся и, к своему удивлению, увидел своего давнего приятеля семёновца, которого не встречал с начала кампании.
– Да вот какой-то залил зенки и ищет, на ком зло сорвать, – спокойно ответил Нерода, пренебрежительно кивнув на своего визави.
Похоже, пучеглазый при виде дарственной шпаги уже начал опасаться, а теперь, сообразив, что против него сразу двое, и вовсе стушевался. Промямлив нечто похожее на извинения, он боком выбрался из-за стола и покачиваясь отошёл в сторону. Семёновец проводил его взглядом и, усевшись напротив Нероды, со смехом спросил:
– Говорят, вы под Очаковом дрекольем дрались, это правда?
