От столь резкого афронта Остерман было сбился, но тут неожиданно вмешался Ушаков, тихо заметив:
– В Валахии чума свирепствует, так что ежели б граф туда сунулся, то и без сражения армии лишился.
Государыня бросила короткий взгляд на Бирона, и Остерман, в момент всё поняв правильно, заговорил снова:
– Граф Остейн, с коим мне приходится часто встречаться, уведомил, что венский двор настаивает на выполнении наших обещаний и требует послать цисарю всё те же тридцать тысяч войска, а иначе там может быть всякое.
– О чём речь, ежели требует? Он в своём праве, мы уже обещали помочь ему, – сердито напомнил Бирон.
– Это что же, отдать лучшие полки цисарю, а самим с чем остаться? – неожиданно зло возразил Бирону Ушаков.
Поскольку недавно высказанный намёк Остермана на шаткость позиций Вены из-за военных неудач был понят правильно, после слов начальника Тайной канцелярии все умолкли и ждали, что скажет Анна Иоанновна.
Государыня внимательно, не спеша посмотрела на каждого и, высоко подняв голову, произнесла:
– В Венгрию войска не пошлём. Пускай за свой интерес австрийцы сами воюют, а нам надобно все свои силы привлечь и турок разбить.
Проявленная императрицей непоколебимая твёрдость была такова, что Бирон не посмел возражать, Ушаков согласно закивал головой, а Остерман решил на предстоящей встрече с графом Остейном воспользоваться доводами Миниха, которыми фельдмаршал уже доказал правоту своих действий в летней кампании…
* * *
Грицько Нерода, уже не прапорщик Измайловского полка, а недавно возведённый в чин за отличие в Очаковском деле подпоручик, шёл, прикрываясь согнутым полем шляпы от бивших прямо в лицо порывов мокрого снега. Время от времени он приподнимал шляпу и, разглядев мерцавшие впереди жёлтые огоньки, прибавлял шагу. Четыре окна питейного дома-аустерии, по два с каждой стороны от входной двери, призывно светились, обещая основательно продрогшему офицеру тепло, сытный обед с выпивкой и добрую компанию.
С усилием открыв чуть подзамёрзшую дверь, Грицько вошёл и тотчас уловил царивший тут весёлый разгульный дух. Слышался негромкий, но неумолчный шум, доносились отдельные пьяноватые возгласы, и где-то в глубине, похоже, тихо звучала музыка. Нерода сбросил плащ, снял облепленную мокрым снегом шляпу и шагнул в залу, где сразу ощутил всеобъемлющее тепло. Грицько огляделся, заприметил в глубине незанятый стол и, обходя расположившиеся здесь уже порядком захмелевшие компании, быстро прошёл туда и сел на дубовую лавку.
