Спазм, как петля, сдавил ему горло. Окружающий его комфорт показался отвратительным. «Купить хотят. Нет, ничего я не буду им делать. Пусть лучше переведут в общую камеру… Лучше лесоповал, чем позор!» Но потом пришли иные мысли.
Он с сожалением подумал, что большую часть своей профессиональной деятельности отдал административной, чиновничьей работе, а если и урывал время на творчество, то его произведения были настолько засекречены, что видела их лишь горстка «придворных», людей в большинстве своем к архитектуре равнодушных. Иные же допущенные к Сталину счастливцы не замечали окружающей его обстановки, потому что находились под гипнозом самой личности вождя, только его и видели, только о нем потом и рассказывали знакомым, иногда добавляя название места, где состоялась незабываемая встреча.
Вспомнил придворного архитектора Екатерининского времени Кваренги, творчеством и судьбой которого интересовался в юности, когда мечтал строить прекрасные дворцы. Как много тот успел сделать за три десятка лет, помимо построек для лиц императорской фамилии, — здания Академии наук, Екатерининский институт, Конногвардейский манеж, Ассигнационный банк, Смольный институт.
Вспомнил — и показалось сомнительным некогда данное ему, Главному архитектору ЦИК, кем-то прозвище «архитектор Сталина», которым он прежде гордился, которое воспринимал как почетное звание. А оно могло и не подчеркивать профессионального превосходства зодчего над коллегами, признания в архитектурной среде этого превосходства, а всего лишь намекать на его творческую ограниченность. «Карманный»-де он архитектор, действующий по указке именитого заказчика. И в то время, как он пользовался особым доверием вождя и принимал это доверие как награду, другие архитекторы проектировали подземные дворцы метро, театры, вокзалы — сооружения для многих тысяч людей. И пусть эти люди не знали имени проектировщика, имели смутное представление о самом проектировании, возведенное здание воздействовало на них, приобщало к прекрасному, воспитывало художественный вкус, а через него и другие высокие человеческие качества: недаром же пророчествовал писатель: «Красота спасет мир». «Архитектура же, — по одному из определений, — искусство создавать здания и сооружения в соответствии с законами красоты».
Судьба давала ему шанс реализовать наконец творческие возможности, наверстать в какой-то мере упущенное. Он не должен был упустить этот шанс…
Мержанов не видел участка, отведенного под строительство санатория МГБ, однако представил его почему-то продолжением божественной «Кавказкой Ривьеры», где к нему приходило когда-то творческое вдохновение, и с ужасом вообразил, что после его отказа там может появиться уродливое нагромождение безобразных построек. И воображение художника окончательно определило его решение: «Буду проектировать и строить».
