Как-то раз перед толпою
Соплеменных гор
У Казбека с Шат-горою
Был великий спор.
Придет пора, фантазировал мальчик, исполины воспрянут и с оглушительным грохотом обрушатся на несправедливость и зло.
Но пришло время, и Мирону наскучило их рисовать. Горы-исполины уступили на бумаге место причудливым строениям. Таких не было ни в Нахичевани, ни в Ростове, не дома — дворцы. Юный автор уверял заинтересованных родственников, что эти здания ему приснились. Родственников же поражала не причудливость домов-дворцов, а исполнение рисунков. Казалось, рисовал их не мальчишка, а специалист трудился над эскизами к настоящему проекту.
Стараясь скрыть свою растерянность, страшась признать исключительную одаренность сына, отец и мать задавали ему, как ребенку, по поводу странных рисунков шутливые вопросы. Как-то мать с лукавой улыбкой спросила:
— Для кого, сынок, ты проектируешь дома, для богатых или для бедных?
И получила серьезный, в духе нового неспокойного времени, ответ:
— Они и для богатых и для бедных. Бог хочет, чтобы люди были равны. На том свете ведь нет ни богатых, ни бедных.
Ответ младшего двенадцатилетнего сына смутил мать больше, чем его воплощенные на бумаге фантазии. Совсем недавно полыхала революция 905 года с ее ужасным «Кровавым воскресеньем», не забылись и ближайшие, ростовские, события: Ростовская стачка 902 года и Декабрьское вооруженное восстание 905. Если бы только рабочих касались они. Дети из благополучных, благонравных семей заражались революционными идеями, читали и распространяли нелегальную литературу, а то и покидали отчий дом, чтобы вести борьбу за светлое будущее человечества.
Господи, что мне человечество, думала Рипсимэ, разыскивая в потаенных уголках дома нелегальную литературу, своим бы детям обеспечить «светлое будущее», дать хорошее образование. Ничего не нашла, но не успокоилась: мальчики вполне могли держать запрещенные книжки в местах ей недоступных, в дупле старой шелковицы, например. Стала внимательнее наблюдать за ними и обнаружила еще одно странное увлечение Мирона. Он подолгу очень внимательно читал Священное Писание и, как многие подростки, спешил поделиться поразившими его сведениями. Порой выдавал их за свои мысли, иногда значительно и проникновенно читал отрывки из книг для находившихся рядом домочадцев. Однажды он прочитал матери из Евангелия от Луки (6:24–26) такую сентенцию: «…горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение.
Горе вам, пресыщенные ныне! Ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете. Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! ибо так поступали с лжепророками отцы их».
