В конце концов, я пришел в Торн, и мой единственный, избежавший ограбления и хранившийся в маленьком часовом кармане серебряный рубль был потрачен. Я пошел в ратушу, чтобы получить квартиру, но не смог войти в нее из-за огромной толпы. Внезапно появился один немецкий солдат и сказал, что на этой улице в определенном доме живет комиссар из Вюртемберга, и что он будет выдавать паспорта и проездные деньги. Я сразу же появился у него и получил пятифранковый талер и разрешение присоединиться к третьему обозу в Иновроцлаве. Значит, я был одним из последних, кто пришел в Торн.
Вечером я поселился в одном доме и купил хлеба и вина, об отдельной комнате можно было даже не мечтать. Из-за огромного количества людей по улице можно было идти только очень медленно. Рано утром я поехал через мост и с удивлением заметил, что за последний год город превратился в солидную крепость. Тем не менее, стены были сделаны из дерева с песчаной засыпкой. Я очень ослаб и с большим трудом добрался до Иновроцлава. Здесь я нашел третий обоз вюртембержцев и немедленно представился командиру, который спросил меня:
— Откуда вы?
— Из армии.
— А, так вы тоже один из тех московских бродяг.
Вот такое приветствие я услышал при своем возвращении.
Я получил оружие и той же ночью должен был выйти в патруль. При таком холоде снова разыгралась моя лихорадка. На следующий день я даже попытался продолжать свой путь пешком, но ближе к вечеру это стало невозможно. Либо умереть на дороге, либо зайти в ближайшую деревню — таков был выбор. Я решил пойти в деревню. Я зашел в первый же дом и лег на пол — меня трясло. Люди, живущие там, хотели дать мне водки и чего-нибудь поесть, но я не мог пить ничего, кроме воды, и все те, кто смотрел на меня, просто разводили руками. Я, конечно, не мог понять их речи, но ясно чувствовал, что им жаль меня. Утром я собрал мои последние силы, оставил свое оружие — у меня не было сил его нести — и только спустя два часа, к вечеру я прибыл в следующий город, где я узнал, что мой обоз уже ушел. Я не хотел снова идти и официально получать жилье, а вместо того лежал в трактире вместе с двумя другими вестфальскими солдатами, которые чувствовали себя еще хуже, чем я. Я до сих пор ничего не мог есть и мог пить только пиво, которое мне удалось там достать.
На следующий день в трактире появился один из местных жителей и спросил у нас троих, что у нас болит. Он говорил по-немецки. Мы ответили ему, что у всех нас лихорадка. «Лихорадка? — спросил он. — Я могу вам помочь». И в самом деле, он сел, написал что-то на трех бумажках, а потом сказал, что мы должны их съесть. Я, честно говоря, мало верил, что это поможет. Тем не менее, я тоже съел свою бумажку, а потом пришло время для очередного приступа, но я все ждал и ждал, а и действительно, лихорадка покинула не только меня, но и других моих товарищей — всех одновременно. Это было похоже на чудо, и мы поблагодарили этого хорошего человека, без помощи которого, конечно, никто из нас не смог бы избежать смерти. На следующий день, когда мы снова обрели способность есть, за нами пришла повозка, и я опять догнал свою колонну у Позена. Тем не менее, ходить я тогда не мог.
