Уходить от костра капитану не хотелось, но после такого сильного аргумента он пошел со мной. Кроме своей и майорской, у меня была еще одна оседланная лошадь. Из-за сильного холода я не мог ехать в седле, поэтому я взял всех этих трех лошадей за ремни и пошел к дороге. Таким образом, мы попали прямо в самую гущу врагов. Я был так слаб, что не мог сесть на лошадь, поскольку в обмотанных тряпьем ногах я не мог попасть в стремена, а без стремян я тоже сесть в седло не мог.
Со своими лошадями я спешил, как только мог. Русские кричали, что они помилуют нас, полагая, что мы остановимся и сдадимся. Мы крикнули им: «Товарищи, простите нас!», но скорости не снижали. Тогда казаки напали на капитана и его спутника, ударили их по голове и сбили с лошадей. Один из них заехал слева и ткнул в меня пикой, но я отскочил вправо, спрятавшись за лошадью. В то же время, однако, второй казак ударил меня пикой в шею. Я отпустил двух лошадей, оттолкнул третью в сторону, а сам бросился в снег, таким образом, чтобы оказаться под лошадью — так мы и лежали, тихо, словно мертвые, в снегу поодаль от дороги. Я не чувствовал ни голода ни холода. Я только внимательно прислушивался и следил за врагом, чтобы при первой же возможности сбежать. Я видел избиение, слышал звуки ударов и громкие стоны, но двигаться не решался. Всех, кто был на ногах, повалили или убили. Постепенно дорога опустела, так как те казаки, что шли впереди, продолжили преследовать армию, а те, кто шел позади, увели пленников. Мне повезло, что из-за сильного холода казаки не занимались грабежом. Они были в рукавицах даже когда держали пики, поэтому первый удар только продырявил мою одежду, и даже второй — в шею, не задел меня.
Через четверть часа, убедившись, что вокруг меня совершенно чисто, я выбрался из-под лошади и побежал прямо к ближайшему лесу вправо от дороги. Тем не менее, несмотря на столь паническое бегство, я не забыл захватить с собой котелок, в котором лежали горох и кусок муслина. Пока, избежав смерти, я бежал по снегу глубиной в 15 дюймов, я думал о своем спасении и благодарил Бога за Его отеческую заботу — особенно за этот горох и, одновременно, посуду для его приготовления, словно нарочно оставленные для меня Господом в этих диких местах. В кухонной утвари всегда была потребность, и только, возможно, у одного из сотни имелось нечто пригодное для варки еды. Конское мясо, конопляные и ржаные зерна мне практически всегда приходилось есть сырыми. Во-первых, не было возможности развести костер, во-вторых, не было воды, разве что, довольно долго растапливать снег, и, наконец, не имелось посуды — и чаще всего отсутствовало все перечисленное.
