Через некоторое время, примерно, с двух до четырех часов дня, русские все ближе и ближе подходили к нам со всех сторон, казалось, смерть и мучения намерены были всех нас истребить. Хоть наша армия и заняла позицию на холме, и все оставшиеся пушки постоянно стреляли по врагу, вопрос стоял так: какие у нас шансы на спасение? В тот день мы ожидали, что все будут либо взяты в плен, либо убиты, либо сброшены в воду. Каждый полагал, что его последний час близок, и он был готов к нему, но, пока на холмах стояла французская артиллерия, только пушки и гаубицы могли убивать или ранить наших солдат. За ранеными не было никакого ухода — они умирали и от голода, жажды, холода и отчаяния, с проклятиями на губах в свой последний час. А наши больные, которые были довезены до этого места в фургонах, и почти все состоящие только из офицеров, были предоставлены самим себе, — я помню их мертвенно белые лица и протянутые к нам их окоченевшие руки.
Когда канонада немного утихла, я и мой майор отправились вниз по течению реки, где примерно в получасе езды находилась деревня с несколькими уцелевшими домами. Здесь находился главный штаб вюртембержцев. По ночам, я искал тайники, чтобы найти в них что-нибудь съедобное. Тут я применил найденные мной свечи, и сих помощью нашел немного капусты («Kapusk»[56]) — зеленой и пятнистой — в общем, непригодной. Я поставил ее на огонь и варил ее примерно полчаса. Вдруг на деревню обрушились пушечные ядра, и с диким весельем противник бросился на нас. Со всех ног мы кинулись бежать — мы собрали вещи и ускакали так быстро, как смогли. Я не мог оставить свой горшок с капустой, и чтобы быть совершенно спокойным, крепко держал его в своих руках, и страх, что я могу потерять половину приготовленной еды, полностью заставил меня забыть о вражеском обстреле. Проехав совсем немного, мой майор и я залезли руками в наш горшок и быстро съели нашу «Kapuska». Не желая оставлять наши пальцы на морозе, а также из-за голода, мы соперничали друг с другом в быстроте погружения наших рук в теплый горшок, и это единственное, что мы ели в тот день.
* * *
На следующее утро мы стояли у реки, примерно в тысяче шагах от построенных через нее двух деревянных мостов. Эти мосты представляли собой скошенные козлы, опирающиеся на неглубоко посаженные сваи. Сверху на козлах были укреплены длинные продольные балки, на которых свободно лежали доски и бревна мостового настила. Тем не менее, из-за множества людей, лошадей и повозок моста не было видно. Все столпились в одну сплошную массу, и другого способа спастись не существовало. С утра до ночи мы были беззащитны под дождем пушечных ядер и гранат, которыми русские забрасывали нас с двух сторон. Каждый выстрел поражал от трех до пяти человек, и никто не мог избежать их. Только продвигаясь по тем участкам, где ядра не падали можно было понемногу продвигаться вперед. Фургоны с порохом тоже находились в общей толпе, и от попадания в них гранат многие из них взорвались и убили сотни находившихся рядом с ними людей и лошадей.
