На одном дворе я увидел около двадцати мертвых коров, умерших от голода и холода. Я попытался отрезать своей саблей кусок мяса, но замерзшая туша была твердой как камень, и только приложив много сил, мне удалось вспороть живот одной из коров. Поскольку я не мог ни вырезать, ни вырвать ничего кроме каких-нибудь внутренностей, я взял жира, и как мне кажется, довольно много. Каждый раз, когда я накалывал небольшой кусочек этого жира на кончик своей сабли, чтобы просто разогреть его на огне, большая его часть оставалась все-таки твердой, но я с большим аппетитом поглощал один такой кусок за другим. То, что я слышал раньше — а именно, что сало избавляет от сонливости, оказалось правдой. Около четырнадцати дней у меня имелся твердый жир, который я всегда ел только в чрезвычайной ситуации и который я очень бережно сохранял. И, действительно, сонливость меня более не беспокоила, я всегда был активным, и в течение всей ночи мог добыть пищу себе и своей лошади.
* * *
25-го ноября 1812 года мы достигли Борисова. Теперь мы шли к реке Березина, где нас ожидали все мылимые и немыслимые ужасы. По дороге я встретил одного моего земляка по имени Бреннер, который служил в легкой кавалерии. Он был совершенно мокрый и окоченевший от холода — мы приветствовали друг друга. Бреннер рассказал мне, что прошлой ночью его и его лошадь захватили, а хижину, где он ночевал, разграбили, что потом он сбежал и перешел через незамерзшую речку. Теперь, сказал он, он был совсем близок к смерти от обморожения и голода. С этим хорошим человеком и доблестным солдатом я случайно познакомился недалеко от Смоленска — у него была небольшая буханка хлеба весом около двух фунтов, и он спросил меня, хочу ли я кусок хлеба, сказав, что это его последний резерв. «И, тем не менее, поскольку у вас совсем ничего нет, я поделюсь с вами». Он спешился, положил хлеб на землю и принялся резать его саблей. «Дорогой мой друг, — сказал я, — вы относитесь ко мне как к брату. До самой смерти я не забуду вашей доброты, и верну вам во много крат больше, если мы выживем!» У него был тогда русский конь, огромный, сероватого цвета, и каждый из нас должен был идти своим путем, через свои собственные опасности. Это была наша вторая встреча — мы оба находились в самом жалком состоянии, и мысль о том, что нет возможности это как-то это исправить, тяжело ранила мое сердце и навсегда осталась в моей памяти. Вскоре мы расстались, и он погиб.
