Между Оршей и Коханово я снова отошел от армии, чтобы осмотреть какую-то горящую деревню, переночевать там в тепле, и поискать чего-нибудь нужного для себя. Только я устроился, как появились казаки и начали хватать всех, кого они могли схватить. Мой конь имел особый склад ума, ибо, как только прозвучали выстрелы, он сам повернулся и поскакал что есть силы. При отсутствии опасности, однако, когда я хотел ехать быстрее, на него даже удары не действовали. Таким образом, все закончилось благополучно, и мы снова направлялись к армии. Те же, кто тоже пришел туда пешком, были пойманы и ограблены. Как правило, русские не щадили французов. Немцы же могли рассчитывать на милосердие вполне уверенно, поскольку, как уже было сказано, русский император повелел щадить немцев, ибо, как известно, русская императрица относилась к Баденскому дому.
Так, понемногу продвигаясь вперед, я заметил лежавшую на земле красивую черную медвежью шкуру с головой и когтями, очевидно, брошенную беглецами. С криком «ура!» я завладел ей, надеясь благополучно довезти свое имущество до Германии, поскольку те разнообразные серебряные сосуды, что я взял в Москве, стоили от трех до четырех сотен гульденов. Кроме того, у меня имелся шелк, муслин и т. п., то есть те товары, которые мне удалось найти в брошенных повозках. И, тем не менее, все это пропало. Отступление шло через Коханово, Толочин, Крупки, Бобр и Лешницу на Борисов. В этой непрерывной суете, когда мне почти не удавалось поспать — пожалуй, лишь несколько часов за четыре или пять дней — ремень, которым моя лошадь была привязана к моей руке, кто-то перерезал и увел мою лошадь. Так как я привык всегда просыпаться, когда тянул за ремень, чтобы проверить, все ли в порядке с моей лошадью, в этот раз, потянув за него, я ничего не почувствовал. Я вскочил на ноги — и что теперь делать? Я подумал про себя, что даже если бы мне пришлось всю ночь бодрствовать, только чудом я снова мог снова встретиться с моей лошадью, и вероятность этой встречи была еще меньше, если допустить, что моя лошадь была уже на дороге. Тем не менее, надо было что-то делать. Я метался в разные стороны, и всякий раз, когда я пытался подойти к какой-нибудь лошади, над моей жизнью нависала опасность быть избитым, ведь если никто сам не мог принять достаточно эффективные меры предосторожности от кражи и грабежа, как правило, один из тех, кто сидел у костра, охранял имущество. Вдруг я увидел моего «Koniaka», стоявшего перед часовней и привязанного ремнем к спящему на ее пороге солдату. Очень тихо, теперь и я в свою очередь, перерезал ремень и поехал к своему костру. Больше я не осмеливался заснуть, я думал, что, если мой конь-любимчик снова со мной, мне есть о чем поговорить с ним…
