На санях я проехал через сожженные Вязьму, Семлево и Дорогобуж, но своего майора там не находил. Однажды, когда я ел свой вышеописанный хлеб, меня заметили несколько французов. Эти жестокие и бесчеловечные люди окружили меня под предлогом покупки хлеба; и когда прозвучало слово «хлеб», все они накинулись на меня так, что я думал, что скоро мне конец. Но тут, каким-то чудом неподалеку оказалось несколько немцев, которых я тотчас позвал на помощь. Они так хлестнули мою лошадь, что большая часть французов скатилась с меня, а потом их вообще прогнали прочь.
Среди этих немцев были два унтер-офицера из моего полка, которых звали Н. и Н. После того, как я снова оказался на свободе, они забрали у меня хлеб и ушли. Не они, как я теперь понял, а их голод и мой хлеб стали моими спасителями, и в то же время, моими грабителями. Несмотря на то, что я уже дал им хлеба, они отняли у меня весь оставшийся! Но об этом, мои дорогие читатели, нужно судить иначе, чем вы думаете. Есть истории, в которых люди убивали и ели друг друга потому что хотели есть, но, конечно, в этом случае до убийства было еще далеко. Если голод дошел до такого высокого уровня, что в этом удивительного? И, кроме того, он уже уничтожил в людях большую часть их человечности и милосердия. В то время я слышал, что ради куска хлеба несколько человек были убиты. Я и сам мог спокойно и равнодушно смотреть в заплаканные лица раненых, на обмороженных, и сгоревших. Но я продолжу свое повествование и перехожу к другим вещам.
* * *
Мы прибыли в Смоленск 12-го ноября, проделав из Москвы, таким образом, путь длиной в 26 дней и ночей непрерывного марша. Если представить, что в сутки мы двигались в течение лишь двенадцати часов, то тогда получается, что от Москвы до Смоленска мы дошли за 312 часов.
При подъезде к Смоленску шел сильнейший дождь, и сани шли очень тяжело. У самого города толпа настолько сгустилась, что в течение нескольких часов я не мог попасть в свою колонну, поскольку Гвардия и артиллерия с помощью жандармов убирали всех со своего пути. В конце, концов, приложив много сил, мне это удалось — ведя лошадь под уздцы и помогая себе саблей, я прошел по мосту. Затем я и мой потерявший всякий порядок полк пошли вправо, по направлению к городской стене у реки Днепр. Здесь мы остановились лагерем на два дня. Нам сообщили, что здесь нам предстояло вступить в бой с врагом, а также получить со склада хлеб и муку. Ни того, ни другого, правда, не произошло. Нужда все возрастала, и лошади были застрелены и съедены. Поскольку мне не удалось добыть себе мяса, а есть хотелось невыносимо, я взял свой горшок и нацедил в него крови убитой лошади. Я поставил эту кровь на огонь, чтобы она свернулась и без соли съел.
