— Видишь, я, наверное, не ошиблась. Ты даже не хочешь смотреть на меня…
— Валя, — прошептал он, чувствуя, как сердце его сжалось от печальной нежности и потянулось к его бывшей жене.
— Ты что-то сказал? — спросил Надеждин, открывая глаза.
Они не видели ее. Они не могли ее видеть. Это была его галлюцинация, только его. Может быть, в другое время и в другом месте он лишь пожал бы плечами перед этой игрой воображения, но сейчас каждый нерв его был возбужден, и бесплотное порождение его памяти казалось реальнее нереальности их круглой тюрьмы.
— Ничего, — пробормотал он.
Если бы он только благополучно вернулся на Землю, если бы он только мог прижать к себе настоящую, живую Валю, теплую, дрожащую, ощутить запах ее волос… Он бы обязательно нашел слова, которых не нашел тогда, во время того последнего разговора. Она бы поняла.
— Не знаю, — медленно покачала головой Валентина, — не знаю, пойму ли я тебя.
— Но ты же пришла! — забыв о товарищах, громко крикнул он. — Ты пришла сама.
— Наверное, потому, что была нужна тебе.
— Володя, — Марков испуганно посмотрел на товарища, — что с тобой?
— Ничего особенного, — усмехнулся Густов, — просто я разговариваю с Валентиной — она сейчас стоит передо мной.
— Этого не может быть, — прошептал Надеждин.
— Я знаю, — вздохнул Густов.
— Я тоже вижу ее… Валентина, простите…
— За что, Коленька?
— Я…
Валентина медленно покачала головой и растаяла, исчезла.
Густов почувствовал, как в горле его застрял жаркий комочек, который мешал дышать, а на глазах навернулись слезы. Этого еще не хватало…
— Ребята, — задумчиво сказал Надеждин, — я не специалист по галлюцинациям, но разве могут видеть одну галлюцинацию сразу два человека?
— Три, — добавил Марков. — В конце я тоже увидел Валентину. И это невозможно.
— Значит, нами как-то манипулируют. Володя, ты вспоминал свою бывшую жену перед тем, как она появилась? — спросил Надеждин.
— Не-ет, — неуверенно протянул Густов. — Нет как будто… Хотя вообще-то… я часто думаю о ней.
— Странно…
Они замолчали. Время, казалось, тоже не могло преодолеть плотную тишину и остановилось.
Надеждину почудилось, что он ощущает некую странную щекотку в голове, словно кто-то бесконечно осторожно перебирал содержимое его мозга, осматривал и клал на место. Внезапно он увидел перед собой сына. Двухлетний Алешка широко улыбался, глядя на него, и протягивал к отцу руки.
Все было понятно. Они просто проецировали перед ними образы, хранившиеся в их памяти. Они, оказывается, многое умели, эти существа. Он знал, что никакого Алешки перед ним нет, что это просто какая-то дьявольская голограмма, какое-то компьютерное воплощение образов его памяти, но он ничего не мог с собой поделать. Так курчавились светлые волосенки над высоким выпуклым лобиком, так лучились глазки сына, так весело протягивал он крошечные ручонки, что Надеждин вскочил на ноги.
