— М-да, — промычал Марков, — номер люкс, ничего не скажешь. Даже стула нет.
— Похоже, что у этих ребят довольно спартанские вкусы, — вздохнул Густов.
— Если у них вообще есть вкусы, — пожал плечами Надеждин.
— Что ты имеешь в виду? — посмотрел на него Марков. — Есть же здесь кто-то, кроме роботов? Может, это просто карантин?
— Это ты меня спрашиваешь? — усмехнулся Надеждин. — Конечно, как командир я должен знать все, но не пытайте, не знаю.
— Я думаю, скоро все-таки кто-нибудь появится. Кому-то же, черт возьми, мы понадобились. Кто-то же изловил нашу бедную «Сызрань» и заарканил ее. Не для того же, чтобы посадить нас в этот круглый аквариум.
— Мои бедные маленькие друзья, — сказал Густов, — вам не кажется, что разговоры наши удивительно однообразны? Даже не разговоры, а какие-то шаманские заклинания. Мы задыхаемся от отсутствия информации, а те крохи, что у нас есть, мы уже пережевали по нескольку раз.
— Какая наблюдательность! — вздохнул Марков.
Он уселся на пол, опершись спиной о стену. Товарищи опустились рядом с ним.
Было тихо. Тишина была плотной, почти осязаемой. Она гудела в их ушах током крови, давила их, заставляла напрягаться. Они были космонавтами и привыкли к безмолвию космоса, но тишина корабля, мчащегося с выключенными двигателями сквозь толщи пространства, была тишиной привычной, знакомой. А это гробовое молчание таило, казалось, в себе какую-то угрозу.
«Это, наверное, именно то безмолвие, которое и называют гробовой тишиной, — думал Густов. — И не случайно. Абсолютная тишина противоестественна для человека, она пугает, потому что подсознательно связывается со смертью. Смерть — это абсолютная тишина».
Сидеть было неудобно, и он слегка изменил позу. Внезапно сердце его забилось. Прямо перед ним стояла Валентина. В легком белом платье, в том самом, которое было на ней во время того последнего разговора. И смотрела она на него так же, как тогда: печально и недоумевающе. Она покачала головой. Так же, как тогда, когда сказала, что не может остаться с ним. «Наверное, — сказала она тогда, женами моряков и космонавтов может стать не каждая. Я не могу. Я не умею ждать. Мне больно расставаться с тобой, но я знаю: ты не можешь оставить космос».
Густов закрыл глаза. Удивительная была галлюцинация, поразительно яркая. Сейчас он снова посмотрит перед собой и увидит лишь прозрачное мерцание круглых стен. Он открыл глаза. Валентина по-прежнему стояла перед ним. Она покачала головой и сказала грустно:
