И с тем повелел позвать к нему нидерландского героя.
Тот не замедлил явиться и застал дам в слезах.
— Что заставило наших женщин проливать горькие слёзы, и почему король просил меня срочно прибыть к нему? — спросил он у собравшихся витязей.
— Моя сестра осмелилась утверждать, — ответил ему Гунтер, — что вы первым познали Брюнхильду и не побрезговали похвастаться этим своей супруге.
— Если вы правы, Кримхильда поплатится за свой ядовитый характер, — пришёл в гнев доблестный Зигфрид. — Я же готов при всех принести клятву, что не говорил ей таких слов.
— Я согласен, — сказал рейнский властитель. — Это очистит вас от подозрений во лжи.
Тут бургундские витязи встали вокруг нидерландца. Но едва только Зигфрид протянул руку для клятвы, Гунтер воскликнул:
— Теперь ваша невиновность мне очевидна, вы чисты. Сестра возвела на вас напраслину.
— Я очень жалею, — промолвил храбрый Зигфрид, — что моя жена в гневе оскорбила достойную Брюнхильду, чей муж — мой верный друг.
Стоявшие вокруг витязи с удивлением переглянулись.
Нидерландец же продолжал:
— Шурин, долг мужчины — дать укорот языку супруги, если она не в меру распускает его. Вы преподайте урок Брюнхильде, а я Кримхильде воздам по заслугам. Из-за бесчинств супруги на меня пали стыд и позор.
Однако гордые женщины не смирились, не простили одна другую и с тех пор перестали разговаривать друг с другом.
Брюнхильда ходила в грусти целые дни напролёт, так что все вассалы почувствовали к ней жалость. Однажды доблестный Хаген подошёл к своей госпоже, расспросил, в чём причина её горя, и отважно поклялся, что отомстит Зигфриду за бесчестье и позор своей королевы, или не видать ему более счастья в жизни.
И вот тогда они втроём с могучим Гернотом и Ортвином втайне задумали лишить героя жизни. Гизельхер узнал об их сговоре и, желая предостеречь заговорщиков, сказал:
— Не к лицу витязям вести такие разговоры. За что желаете вы убить Зигфрида? Неужели прославленный герой должен лишиться жизни из-за вздорных женских слов?
— В пшеничном поле нет места для сорной травы, а в доме негоже держать чужих бастардов, — возразил ему Хаген. — Тот, кто клевещет на нашу владычицу, подлежит смерти. И не жить мне, если не сдержу я своего слова.
Тут их разговор прервал Гунтер:
— Мы с братьями не видели от зятя ни вреда, ни бесчестья. За что убивать нам того, от кого мы видели лишь благо?
Ортвин Мецский сказал на это:
— Хоть он и безмерно могуч, не будет ему спасенья. Вам стоит только намекнуть, и я убью его.
