Можно было прочитать потом, но я заглянула одним глазом. Рахиль писала: «Приходил папа, молча сидел и смотрел печальными глазами. До аварии у меня было трое мужчин, а теперь всего один… Грущу».
Разве можно не ответить сразу, когда человек грустит?
Дорогая Рахиль,
частичка меня осталась в 60-х годах (а также в 50-х), но мировоззрение мое родом из настоящего времени.
Поэтому я… Я имею в виду, что… Не знаю, как сказать, что я имею в виду.
Раньше мне бы в голову ничего подобного не пришло, а теперь, когда на каждом шагу… Хорошо, я скажу прямо: если у вас было «трое мужчин» одновременно — это как вам нравится. Но если среди них ваш папа, если у вас с вашим папой… черт, Рахиль, я хочу сказать, что я ваш друг, и если ваш папа вас обижает, то вы можете всем со мной поделиться. Уффф!
Ваша Алиса.
Дорогая Алиса,
не волнуйтесь, я идиотка! Я просто неудачно выразилась!
Я имела в виду, что до аварии в моей жизни были люди, которые мне дороги: мой папа, мой отец (пусть я не знаю, где он живет, в Израиле или Америке, и даже жив ли он вообще, но в моей душе он живет) и Он. Он старше меня на год, увлекается театром на сцене (ставит в школе какие-то свои пьесы) и в жизни. Для него вообще вся жизнь — перформанс.
Мы с ним были вместе всего один раз: в сентябре случайно встретились на Невском (я за ним следила). Полчаса погуляли. Он предложил, чтобы мы взялись за руки крест-накрест и как будто катились на коньках по Невскому. Нужно было катиться с сосредоточенными, серьезными лицами, в этом весь смысл перформанса.
Мы «заехали» в «Елисеевский», стояли в очереди в кондитерский отдел, притоптывая, как будто отогреваемся с мороза, он озабоченно говорил: «Ты не отморозила нос? Давай я потру» — и тер мне нос и щеки.
И вдруг! Упал на колени! Вы подумали, что стал признаваться мне в любви? Упал на колени и стал умолять, чтобы я купила ему пирожное. Это был перформанс… А потом встал и как ни в чем не бывало сказал продавщице: «Дайте мне все, что у вас есть голубого цвета. Мне нужны голубые еды». Голубого нашлось только печенье «макарони».
На улице Он признался, что не сам придумал голубые еды, а это кто-то из обэриутов[3]. Я-то не дура, чтобы спрашивать, кто именно, я потом посмотрела в Интернете: Хармс падал на колени в кондитерской, гулял по Невскому то с цветком в ширинке, то с ножкой от стола, и вокруг все говорили, что он сбежал из сумасшедшего дома. А голубые еды просил в магазине поэт Введенский
