Тогда он показал рукой влево, и мы двинулись туда параллельно по разные стороны баррикады, косо друг на друга поглядывая, но при этом делая вид, совершенно друг друга не интересуем.
У самого угла улицы, там, где стена баррикады упёрлась в стену дома, между железными прутьями, оставлен узкий — на одного человека проход.
Из глубин восприятия всплыл запрещающий знак — белый кирпич на красном фоне. Чувство Самосохранения в форме автоинспектора с полосатым жезлом отчаянно засвистел в последней попытке остановить меня. Но я уже протискивался в проход. Запрещающий кирпич раздулся, как футбольная камера и оглушительно лопнул. Самосохранение сочно выматерил меня, в бешенстве сломал жезл о колено и щёлкнув пальцами убрался обратно в глубины сознания. Я был по ту сторону баррикады!
Меня окружила толпа мужчин — человек пятнадцать. Все вооружены, кто автоматом Калашникова, кто охотничьим ружьём.
— Грузин? — спросил у меня по грузински человек в бушлате, по всем признакам он дирижировал этим оркестром.
— Журналист, — уклончиво ответил я не желая направлять разговор в неприятное русло. — Нас здесь группа, мы готовим видеорепортаж для немецкого телевидения, — Я сильно надеялся, что такой ответ сойдёт за презентацию и снимет накал. Но этот тип оказался тёртым калачом и проскочив ясли с подсовываемыми ему спокойными лошадьми, он легко перепрыгнул изгородь, за которой паслась самая строптивая кобыла по имени «Национальная Тема», и которою мне страстно не хотелось продавать.
— Из Тбилиси? Грузины, что ли? (Краем глаза я уловил, как окружавший нас джаз-банд напрягся и заскользил многочисленными пальцами по оружейным ремням снизу вверх, как это бывает, когда вооружённым людям одновременно приходятв голову нехорошие мысли)
— Нас трое. Работаем на Москву и западные СМИ. Я руку в карман засуну… Можно? Там у меня удостоверение, так, что не рвите с плеч стволы, ребята.
Я показал удостоверение. Обычно этот жест разряжает напряжённые ситуации, так как собеседник невольно начинает его разглядывать, читать, а стало быть это сбивает его наступательный порыв. Сработало, как всегда.
«Все грузинские журналисты продажные» — потрепал для очистки совести, человек в бушлате кобылу по холке. Но чувствовалось, что интерес к ней у него пропал. Переломный момент дискуссии был позади. (Джаз-банд также уловил этот момент, и пальцы на оружейных ремнях расслабились и поползли обратно вниз, как бывает, когда нехорошие мысли ушли также внезапно, как и пришли).
