— Снимете тут одно, а потом у себя смонтируете и покажете совсем другое? — собеседник уже не сердился, ворчливо журил меня, словно хотел, чтобы его заверили, что всё пройдёт без обмана.
— Мы готовим сюжет по заказу телевидения ФРГ, а значит сами ничего монтировать не будем — они получают рабочую кассету без монтажа, и сами решат, что использовать в новостях, а что нет. Если вы разрешите, я приведу оператора, если нет, уйду обратно, но разве вы сами не заинтересованы, в том, чтобы высказаться?
— А грузины, что говорят? — он мотнул головой в сторону позиций федералов, — их ведь тоже снимали?
— Какая разница, что они говорят! Там сказали одно, вы скажете своё — это и называется объективный, двусторонний материал. Если бы мы занимались пропагандой, то зачем мне было так рисковать и переться сюда, к вам? Отсняли бы там, что хотели и спокойно поехали в Тбилиси! Но раз я рискнул и припёрся, значит я журналист, а не «пропагандон», значит хочу записать и ваше мнение. Разве это не понятно?
Кажется я его убедил, он молчал, глядя на меня, раздумывая как быть и наконец сказал: «Ладно, поехали в штаб — это им решать».
Меня подвелик к потрёпанному «пазику», который использовался для подвоза на баррикаду питания — внутри стояли армейские полевые бачки для горячего питания. Несколько человек влезли вслед за мной — впервые в жизни мне предстояло ехать с собственным вооружённым эскортом.
Командир заговорил по-осетински и еиу подали полоску полотняной материи, которой он завяал мне глаза. Всё это сильно смахивало на детские игры в войнушку, которые мы вели во дворе. Но здесь игроки — взрослые люди, а правила игры позволяли убивать друг друга.
Заработал мотор автобуса. Мы тронулись. На повороте потерял равновесие и схватился руками за спинку сиденья перед собой. Сзади засмеялись.
Мы ехали недолго — минут пять. Автобус остановился, меня взяли под локти, вывели наружу, куда топовели. Я ничего не видел, у меня кружилась голова, и я испытыва то самое ощущение нереальности происходящего, когда кажется, что всё это тебе снится.
Я слышал шум голосов, чувствовал на лице дуновение ветра. Кажется, мы привлекли внимание — ещё бы вооружённый конвой ведёт человека с завязанными глазами, и этот человек я. Красота! Мне стало смешно и я закусил губу, чтобы не прыснуть.
Мы зашли в здание — стало темнее и тише и ветер больше не обдувал лицо. Ступени вверх, два пролёта, значит второй этаж, пошли по коридору, направо. Стоп. С меня сняли повязку.
