А одну, много старше, узловатую и раскидистую, с мощным стволом дикую яблоню, что росла почти из фундамента дома, из-под бревенчатого прируба общих сеней, соседка Полина, из флигеля, поливала тайком мыльной водой после стирки, чтобы та не сковырнула когда-нибудь ветхую кладку фундамента, да и проку от этой кислятины никакого… Уследить за Полиной было невозможно, и не по силам было стареющей матери каждый раз ругаться с нею из-за дерева, и дикая яблоня постепенно засыхала на глазах у Емцова-школьника, а потом еще заметнее — от приезда к приезду Емцова-студента.
Вспоминалось об этом сейчас с досадой, как о деле, которое, по всей совести, не то чтобы очень нужное и важное, но было именно твое, а ты как-то упустил, не заметил, и никто, кажется, не заметил в то время, что оно — твое, и вот теперь оно, не сделанное, перегоревшее в своей неявной тогда нужности и важности, напоминает вдруг тебе, что ведь, наверное, не только же это не успел. И хуже того, не заметил, не понял.
Ему представилось сейчас, что, должно быть, эта засыхающая яблоня напоминала матери о невеселом. О чем ей лучше бы думать так: что вот все длиннее становится перечень ежедневных лекарств, без которых не обойтись, но найдется же наконец какое-то одно, радикальное, которое поправит дело, а может, лучше, наоборот, никакой химии — мед, травы и гулять побольше, а книг медицинских не читать и не думать лишнее, потому что все естественно и неизбежно и ко всем в какой-то час придет… — лучше бы только так ей об этом и думать, как она и говорила ему при встрече или писала всегда в письмах. Но за окном стояла эта коряво и плоско засыхающая яблоня, с каждым годом все меньше тугих почек, и неизвестно, сильнее ли напоминали ей о жизни другие, молодые деревья с тесными цветами на гибких ветвях.
Надо было ему вмешаться, спилить, что ли, дикую яблоню. Это был единственный выход, потому что и участковый Костромин, давно, еще в одну из первых ссор из-за яблони вызванный разобраться, встал на сторону соседки, сказав, что ствол дикарки и вправду вот-вот начнет поднимать фундамент, и подтвердил, что совместное домовладение обязывает Емцовых соблюдать… И Полина выливала теперь под корни пенистую воду с порошками «Дон» и «Астра», как бы даже и больше совестясь Емцовых, но не таясь, с сознанием своего подтвержденного права и долга.
Так это и тянулось и стало привычным. Неужели совсем другое, слепое зрение было у него тогда? А у соседки?.. Или это он сейчас ничего не понимает и придумывает всем пустые и ложные чувства… Берет из геологического отвала воспоминаний камешек полегче, поподъемнее?..
