А как же звали утопленника?
Вова. Вова Балков. Он постарше меня. Он в том возрасте, в том коротком промежутке, когда мальчик-ангел вот-вот превратится в гаденыша-подростка. Отчасти уже… У Вовы ясные, широко поставленные глаза, бледное лицо с бледными же веснушками, а губы красные и мокрые. Тем не менее можно сказать, что у него «надменный рот». Робкий взгляд и надменный рот…
Мужчина, который сидит прямо передо мной в вагоне поезда, дороден, слегка пьян и добродушен. Но я узнаю его, это действительно он, утопленник, Вова Балков. Губы красные и мокрые. Но уже не скажешь, что у него надменный рот.
— А ты Анка-Баранка! — И я с изумлением понимаю, что он путает меня с Аней Барановой. И внезапно вся история об утопленнике выливается на меня, как ушат воды из той самой речки Бабки…
«Утопленник» — так называлась игра. Игра была абсолютно проста и держалась на одномединственном запрете. Практически все настоящие игры так и устроены, они запрещают что-нибудь простое, естественное. Футбол запрещает прикасаться к мячу руками. А ведь что может быть естественней — схватить мяч руками. При чем здесь ноги, почему — только ноги?
Потому. Что игра. Нет запрета — нет игры. Настоящей игры.
В «утопленника» — игра идеальная. Единственное правило в единственном запрете: запрещается дышать. Все остальное более или менее можно. Можно выпихивать соперника из воды. Но на это редко кто решается, силы надо беречь. Можно пытаться обманывать. Например, вынырнешь, когда никого над водой, схватишь воздуха, и — ныряй снова. Выигрывает тот, кто выныривает последним, он-то и становится «утопленником». И тогда он загадывает желание, и каждый участник игры обязан его желанию подчиниться.
Валя Кашапов был чемпионом всех игр в нашем классе. И, конечно, утопленником тоже всегда становился он. И загадывал ужасные, невыполнимые желания, например — съесть муху, а если не хочешь, то должен стать «рабом». Вова Балков был одним из рабов Вали Кашапова. И я как-то раз стала его рабыней, потому что отказалась украсть у мамы пачку «Беломора». Отказалась вообще-то потому, что мама курила «Север». Валя и не знал об этом. А я не сочла нужным объяснять. Отказалась — и все. Рабство, честно говоря, было номинальным, потому что Валька был человеком рассеянным и занятым. Рабы же, как известно, чтобы жизнь им медом не казалась, должны быть мучимы, а это требует от рабовладельца столько времени и внимания… Валька отвлекался, и наше рабство, словно в песок, уходило.
