Развязать, правда, не развязали. Приходилось то лежать, то полусидеть возле батареи парового отопления, к которой Рахман был примотан куском гибкого кабеля. Запястья и щиколотки его были связаны с помощью скотча, порвать который было не под силу даже Геркулесу.
Рахман не был Геркулесом. Он вообще не отличался большой физической силой. Зато мозгов ему было не занимать. Затеяв торг, он тянул время для побега. И в день похорон Сергея Карачая его наконец осенило. Во время разговора с Сильвой он ни разу не посмотрел на злополучный паяльник, оставленный с позапрошлого допроса на полу возле электрической розетки. До нее и самого паяльника было рукой подать. Рахман делал вид, будто стремится снизить планку до ста штук, а сам ждал, когда его оставят одного.
Наконец Сильве надоело, и он сказал:
— Так не пойдет, Рахман. Мое терпение лопается. Меньше ста пятидесяти я взять никак не могу. Ты не обычный пехотинец. Уже из одного только уважения к тебе я хочу сто пятьдесят. Больше скидок не будет.
— Сто тридцать, — сказал Рахман.
— Нет. Если будешь продолжать, выйдешь отсюда без ногтей и зубов. А заплатить все равно придется. По-любому.
— Сто сорок.
— Упрямый ты, Рахман, — произнес Сильва. — Но я тоже упрямый. Если через три часа ты не ответишь «да», то я буду вынужден распорядиться, чтобы пацаны снова за паяльник взялись. Ты этого хочешь?
Рахман скрипнул зубами, опустив голову.
— Ладно, думай, — милостиво разрешил Сильва. — Через три часа я вернусь и получу от тебя окончательный ответ. Надеюсь, он будет положительным. Тогда сегодня ты выйдешь отсюда и разногласия между нами закончатся.
На самом деле оба понимали, что разногласия закончатся только после того, как один из них умрет. Каждый из двоих думал, что это будет не он. Сильва не собирался отпускать Рахмана. Осетина ждала смерть. Получив требуемую сумму, спортсмены намеревались обзавестись огнестрельным оружием и разгромить осетин. Тогда бы они подмяли под себя рынок и единолично контролировали прочие доходные места города. Таков был план Сильвы. Что касается Рахмана, то он жаждал отмщения и надеялся, что оно не за горами.
— Я подумаю, — сказал он.
— Так-то лучше, — кивнул Сильва. — Сейчас тебе пиццу принесут. Пива хочешь? Безалкогольного.
Рахман красноречиво скривился и спросил:
— Вина нет? Или лучше травы?
— Дурь не держим, — ответил Сильва с достоинством.
Это были последние фразы, которыми они обменялись.
Когда Рахману дали поесть и заперли его в комнате, он, передвигаясь задом по полу, добрался до паяльника, обхватил кончиками пальцев штепсель и с четвертой попытки сумел вогнать штырьки в отверстия розетки. Дальше дело пошло проще. Дав паяльнику накалиться, пленник взялся связанными руками за рукоятку и прожег ленты скотча, после чего они легко распались на расплавленные лохмотья.
