Рахману было тридцать пять лет. При первом же взгляде на него вы понимали, что видите перед собой человека незаурядного и опасного. Он никогда не бывал чисто выбрит, но и бороду окончательно не отпускал. Щетинистый, с довольно длинными волосами, зализанными назад, он обладал гипнотизирующим взглядом и неприятным, скрипучим голосом. Любил одеваться во все черное. В пальцах часто вертел четки с кисточкой.
Вся его жизнь была жизнью бандита. Теоретически было у него когда-то детство, были какие-то родители, всякие юношеские переживания. По-настоящему он влюбился четырнадцатилетним или пятнадцатилетним парнем и в том же возрасте изнасиловал эту девушку, убил и сбросил в горную реку, опасаясь мести ее родичей. Правда выплыла наружу, Рахман (которого звали тогда совсем иначе) бежал, бросив семью на растерзание. Позже до него доходили слухи, что двух его старших братьев и отца убили, но он не почувствовал ничего, ни вины, ни сожаления, ни скорби. К этому моменту на его счету числилось не менее полутора десятков убитых, и нервная система его избавилась от лишних эмоций.
Для Рахмана было ужасным унижением не только то, что его взяли в плен, но и то, как именно это было проделано. Какие-то сопливые мальчишки, способные лишь гири тягать да на турниках подтягиваться, переиграли его, лидера осетинской группировки! Как мог он проявить столь непростительную беспечность! Почему не усилил охрану «Терека», почему не позаботился о том, чтобы своевременно избавиться от вожака «бульдогов», не предвидел, что у них хватит наглости и отваги поквитаться за поражение! Что теперь будут говорить о Рахмане в авторитетных кругах? Над ним смеяться будут! Такие оскорбления смываются только кровью.
И, сидя на привязи в спортклубе, он поклялся себе, что не успокоится, пока обидчики не будут перебиты, перетраханы в задницы и изгнаны из города, который по дурости своей посчитали своим. Только после этого позор будет смыт со славного имени Рахмана. Только таким образом вернет он себе уважение соплеменников.
Парни Сильвы держали его на верхнем этаже, в помещении, где складировались старые маты и прочая рухлядь. Его допрашивали дважды: один раз относительно вежливо, другой раз — жестко, с применением паяльника и пассатижей. В результате он лишился двух ногтей на левой ноге и больше не мог сидеть прямо, вынужденный принимать скособоченные позы то на одной ягодице, то на другой.
От него требовали согласия на выкуп. Сильва с подручными настаивали, чтобы Рахман приказал своим людям заплатить за него четверть лимона баксов. Когда стало ясно, что он не пойдет на сделку, спортсмены снизили сумму выкупа до ста пятидесяти тысяч. Неопытные в подобных делах, они не понимали, что тем самым показывают свою слабину и нетерпение. Будь Сильва поумней и понастойчивее, он продолжал бы настаивать на своем, пока Рахман не сдался бы (а это произошло бы рано или поздно, потому что долго терпеть пытки не способен никто). Но спортсмены спешили и тем самым испортили все дело. Рахман тоже начал торговаться. Создавалось впечатление, что они вот-вот договорятся. Благодаря этому пытать его перестали и стали относиться к нему с подчеркнутым уважением.
