Дождь шел не переставая.
Твердой поступью взошла я на лестницу, вошла в церковь и тотчас увидела моего жениха, с которым едва заметно поздоровалась. Ничего не помню, как шло венчанье, как меня поздравляли, как я опять очутилась в карете и как взошла на лестницу голицынского дома. Наверху ждали меня beau-pere[55] и belle-mere с иконой и хлебом-солью. Муж мой и я преклонили колена… Внесли шампанское, шум, возгласы, тосты – все слилось. Следовал обед, после которого мы должны были уехать в Петровское.
После обеда в спальне мама́ Голицыной я переодевалась в дорожный костюм. Лошади были поданы четыре серых в яблоках с бубенчиками и ленточками. Опять поцелуи, пожелания. Наконец мы одни в темноте кареты, радостные, счастливые, а дождь, как нарочно, все хлещет в окна. Через три часа пути достигли мы Петровского, остановились у ворот церкви. В храме ждал нас священник, был молебен, и краткое, очень хорошее слово сказал он нам в виде приветствия.
Из церкви проехали мы к большому дому. На подъезде ждала нас вся прислуга, из коей в живых сейчас только экономка Ек. Матвеевна, преданнейшее существо. Весь дом осветили, мы прошлись по всем большим комнатам внизу и направились к своим наверх. Там уютно были устроены наша спальня, гостиная, кабинет и пр. В гостиной ожидал нас самовар. К чаю пригласили мы управляющего – Ив. Алекс. Беляева. На другой день погода прояснилась, и мы могли выйти прогуляться.
Прошли две недели нашего «медового месяца» в тиши Петровского, за это время посещали нас наши матери, мои сестры с Отенькой, шафера привозили нам конфеты и фруктов. Жили мы душа в душу, полны любви. Погода портилась, в Москву не хотелось ехать, и мы решили, посоветовавшись с родителями, ехать на зиму за границу, в Италию. Мысль ехать вдвоем в дивную страну привела нас в восторг.
Не помню, в какой день был назначен наш отъезд. До Петербурга мама́ нас провожала, ее грусть при мысли о разлуке со мной все усиливалась, а я со свойственным молодости эгоизмом не хотела этого заметить и была по-прежнему весела, беззаботна.
В Петербурге пробыли мы несколько томительных дней, объезжая родственников с обеих сторон. Обеды, ужины, завтраки то у тех, то у других нам очень надоедали. Наконец мы вырвались из столицы и очутились на Варшавском вокзале. Бедная моя мама́ очень плакала, прощаясь с нами. Ко мне была приставлена горничная Секлетея, несносная особа отвратительного характера, которая мною командовала и грубила, зато наш «курьер» Михайла был отличный малый и большой оригинал. Он говорил на нескольких языках, декламировал итальянские стихи. Заранее готовил он нам всюду помещение, телеграфируя в отели. Путешествовали мы, как короли или принцы крови. На вокзале дожидался нас экипаж из гостиницы, и мы не знали забот и хлопот, сопряженных с путешествием. Все казалось нам прекрасным, забавным. Побывали мы в красивой, веселой Вене, накупили там много нужных и ненужных вещей, все казалось так дешево. Через несколько дней уехали мы в Венецию. Этот дивный город был мне всегда симпатичен, а теперь я его еще больше полюбила, он казался еще поэтичнее, еще красивее. Гондола нас привезла к Hotel Danieli на Riva dei Schikouni
