Значит, и костыль должен иметь отталкивающий вид.
Мориса, казалось, нисколько не трогало, что отвратительный костыль стоял у изножия его кровати, — он не сводил глаз с Великой Антигоны и хлопал ей… Петрос подошел поближе к нему. Заметив его наконец, Морис перестал бить в ладоши и громко спросил:
— Как моя мама?
Раненый на соседней койке зашикал.
— Здорова, — не понижая голоса, ответил Петрос, и вся палата уставилась на него.
Он молча стоял возле Мориса до тех пор, пока Великая Антигона, кончив петь, слезла наконец со стола и вместе с нарядными дамами стала раздавать раненым иконки и кулечки с конфетами. Она трепала по щеке тех, у кого была забинтована голова. Проведя рукой по волосам Мориса, она протянула:
— Приветствую тебя, герой!
Петрос думал, как обрадуется дедушка, когда узнает о выступлении Великой Антигоны в госпитале, но запах ее духов вызвал у него опять боль в желудке и неприятное воспоминание о контрольной работе по греческому языку.
Дедушка утверждал, что борьба требует жертв, а военные победы — рук и ног. Рита оплакивала брата, потерявшего ногу… Открытки от дяди Ангелоса перестали приходить. На фронте не одерживали больше побед.
— Наши солдаты точно окаменели, — говорил папа.
Антигона и Рита продолжали вязать для солдат носки и складывать их в картонную коробку, одну из тех, что выбрасывала госпожа Левенди на задний двор. Уже два дня все вокруг сотрясалось от бомбежек, но никто больше с кастрюлей на голове не забирался на террасу. Туда поднимались, только когда сирены давали отбой, чтобы посмотреть на валявшиеся повсюду осколки. Вдали, возле холма Касте́ллы, небо было ярко-красным. Казалось, горит весь Пире́й. Петрос беспокоился: не стряслась ли беда с Сотирисом и его матерью, которые поехали накануне в Пирей к какому-то родственнику, пообещавшему дать им полбидона оливкового масла? До сих пор они не вернулись, и бабушка Сотириса сегодня чуть свет заявилась в квартиру к Петросу. Она вся тряслась от волнения; мама Петроса отпаивала ее настоем ромашки и успокаивала, говоря, что ее дочь и внук не смогли возвратиться домой из-за отсутствия транспорта. У бабушки Сотириса над верхней губой чернели усики. Петрос впервые их заметил. Его дедушка носил прежде седые усы, но потом сбрил их. Впрочем, Антигона утверждала, что вовсе не сбритые усы, а война виновата в том, что дедушка вдруг превратился в тщедушного, жалкого, вечно зябнувшего старичка. Не успела уйти бабушка Сотириса, как пришла Рита. Она со слезами бросилась Антигоне на шею.
