Билет я приобрел без особых проблем. Я вылечу из Ла-Гвардии в восемь утра и прибуду в Мемфис в 10:15. Единственная трудность заключалась в том, чтобы, собственно, дозвониться до отца или сестер. Ни по одному номеру ответа я не дождался. К этому времени они все направились на ужин с миссис Стокуэлл в Красном зале кантри-клуба. Сестры, скорее всего, отбыли в клуб сразу после звонка мне. Отец наверняка поедет на своем кабриолете (машине почти пятнадцатилетнего возраста, но в идеальном состоянии — как корпус, так и мотор). Он поедет по Поплар-Пайк в сторону Джермантауна, чтобы забрать миссис Стокуэлл. Я набрал его номер и, представляя звонок в пустом доме, напомнил себе, что Хораса и Мод — его приходящих слуг из Торнтона — тоже не будет на месте. Преданность преданностью, но, как все старомодные мемфисские слуги, они все равно брали выходной вечером в четверг и воскресенье. Я точно знал, что этого не изменила даже смерть матери. Мне пришло в голову, что я бы мог связаться с отцом позже, в клубе. Настолько мне теперь не терпелось сообщить, что я еду. И все же я понимал, что вечер им всем предстоит непростой — сестры впервые встретятся с миссис Стокуэлл — и что мне не стоит усиливать напряжение. Вместо этого я послал им всем домой телеграммы, назвав номер рейса и время прибытия. Сообщения наверняка доставят поутру, когда я уже буду в воздухе. Но одна из сестер обязательно встретит самолет.
Когда я уже давно лежал в постели, перебирая в уме письма с рассказами об отцовской ночной жизни, мне внезапно пришло в голову, что вместо телеграмм стоит просто позвонить Алексу Мерсеру. Даже если позвонить сейчас, ради меня он свяжется с отцом, а мне в любом случае понадобится его помощь по прибытии. Я поднялся с кровати, вернулся на лоджию и набрал номер Алекса в Мемфисе. Он ответил сразу же и заверил, что встретит завтра и сможет предупредить отца о моем прибытии. Причем еще до того, как ляжет спать. Ему не хотелось, чтобы моя телеграмма стала шоком для мистера Джорджа. Слова Алекса и сам его голос меня успокоили. Поговорив с ним, я наконец смог заснуть.
На самолете в Мемфис в то утро понедельника я часто клевал носом, наверстывая за беспокойную ночь. Во время этих частых провалов я не видел снов и каждый раз просыпался с ясным пониманием, где я и в чем заключается моя миссия в Мемфисе. То, что меня ждет, — или то, что, как я думал, меня ждет, — занимало все мои мысли и действительно казалось не меньше чем миссией. Меня переполнял энтузиазм, как у проповедника-евангелиста. В течение часов, что прошли с тех пор, как сестры позвонили мне с просьбой о поддержке в их вендетте, — к которой, как мне казалось, они готовятся, — я погрузился в те воспоминания, что уже давно научился подавлять. Заново пережил все обиды от отца — даже те, что он нанес ненамеренно, и те, что он нанес, только чтобы выжить самому. Я понимал, что он никак не мог знать, столкнувшись с реальной необходимостью удалиться от неприятной ситуации после предательства Льюиса Шеклфорда, — никак не мог представить, что для его тринадцатилетнего сына этот переезд станет травмой, от которой в каком-то смысле он уже никогда не оправится. Как отличалось в тот момент наше восприятие жизни! Как
