Настоящий это был меч Константина или нет — не известно. Вполне возможно Иоасаф поступил также, как и много раз поступали до него — взял первый подходящий артефакт и провозгласив его чем-то, чем считал нужным[3]. Для верующих людей это не важно. Для них важнее фактор социальной истины. То есть, когда тот или иной факт признавался истинным только потому, что так считает большинство.
Москва, как и предполагал патриарх, не приняла решение Собора. Слишком уж оно было лютым. Но главным компонентом, без которого бы ничего не сработало, стало упразднение московской митрополии. Да не просто так, а с подчинением Москвы Киеву, а точнее Вильно.
Этой истории было много лет.
Борьба между Москвой и Вильно за объединение Руси привело во времена Ивана III к образованию двух держав, представлявших собой, по сути, Западную и Восточную Русь. То есть, Великое княжество Литовское и Великое княжество Московское.
Чтобы уменьшить напряженность между ними патриарх в свое время утвердил митрополию в Киеве. Чтобы в каждой державе она была своя. Сейчас же, упразднение митрополии в Москве ставило ее в прямую зависимость от Вильно. На что никто в Восточной Руси, разумеется пойти не мог. Во всяком случае, открыто сие признать и не оказаться при этом изменником в глазах остальных.
Так что все — от простых ремесленников до бояр выступили очень монолитно и сплоченно. Решительно заявив, что попы увлеклись. Само собой, в резко матерных выражениях заявив это.
Зачем это было нужно Иоасафу?
Ясно же как божий день. Чтобы лишить султана рычага влияния на Москву. То есть, патриарх поступил точно также, как и ранее с Литвой. За тем исключением, что открыто он все это провернуть не мог. А потому прибег к хитрости…
— И не сметь их грабить и, упаси Боже, убивать! — громко рявкнул Царь, когда послы покидали Грановитую палату.
Слишком уж характерными были взгляды многих присутствующих.
Все поклонились, принимая слова Царя.
Послы ушли.
Царь же, не медля более, махнул своему человеку. И в палату внесли поднос с мечом, что лежал там на красной бархатной подушке. Поднесли к Иоанну Васильевичу.
Тот встал.
Преклонил колено перед этим мечом, отставив посох слуге.
И осторожно, словно великую реликвию, принял оружие в свои руки, взяв с ткани.
Поцеловал клинок.
И громко произнес:
— С этим мечом сражался последний Царь Рима — Константин. Крепко сжимая этот меч в своих руках, он пал сраженный, до последнего вздоха сдерживая турок в воротах Царьграда.
