1555 год, 1 мая, Москва
Грановитая палата московского кремля была забита боярами и церковными иерархами, а также прочей именитой аристократией. Их туда набилось словно кильки в бочку, оставив лишь небольшой проход для посольства Константинопольского патриархата. Число условного, ибо скромного и весьма неприметного.
Сначала посольство поселили на окраине города в совершенно заурядном постоялом дворе. Потом продержали в полной изоляции две недели, да еще чуть ли не на хлебе и воде. И вот теперь только пригласили к Царю, не дав предварительно помыться и привести себя в надлежащий вид. Посольство ведь. Специально. Чтобы выглядели они соответственно.
В помещении все молчали.
Лишь довольно шумное дыхание многих напряженных людей. Настолько сильно раздраженных, что руки у многих лежали на рукоятках сабель. Не сжимали их, но это все одно о многом говорило.
Глава посольства вышел вперед. Принял от помощника свиток. Демонстративно распечатал его. Развернул. И начал читать.
Царь слушал молча, даже с каким-то безразличием на лице.
А вот в толпе пошли шепотки. Тихие. Но много. Из-за чего казалось, будто читающего пытается заглушить шум моря. Шелест его волн. И с каждым словом послу становилось все тяжелее и тяжелее читать, ибо голос его тонул в этом море шума.
Наконец, он завершил читать решение Вселенского собора. Свернул свиток. И протянул его стоящему поблизости слуге Царя, чтобы тот принял послание. Но тот даже не шелохнулся.
Иоанн Васильевич же встал.
Ударил посохом по полу, призывая к тишине.
Мгновение.
И палата замерла. Лишь звук дыхания множества людей формировал легкий фон.
— Чья власть, того и вера[1]! — громогласно произнес Царь, озвучив тезис, который уже витал в воздухе на собраниях Аугсбургского Рейхстага в Священной Римской Империи. Он сам, правда, его услышал из уст Андрея, во время той приватной беседы. И немало думал над его словами. Крепко думал. И над той трактовкой, которую парень дал… — А посему, — продолжил Иоанн Васильевич, — меня, и весь прочий люд православный, не волнуют постановления магометан.
— Какие магометане?! — воскликнул глава посольства, но тут же заткнулся, заметив, как к нему шагнуло разом несколько вооруженных людей, обнажив наполовину свои клинки.
— Это — прежде всего. — выждав небольшую паузу, произнес Царь. — Также, ни меня, ни люд православный не интересует решение воровского собора, что провозгласил себя Вселенским. Ибо без пяти патриархов Пентархии, стоящих под рукой христианского правителя, сей Собор именовать Вселенским никак нельзя. Посему, — торжественно произнес Государь и протянул руку.
