Но было еще кое-что, что притягивало меня к нему: его инстинктивная честность в отношениях с людьми, честность, с которой он ничего не мог поделать, и еще его спокойная уверенность в себе и компетентность во всем, что бы он ни делал. Он не терялся, общаясь со взрослыми. Он разговаривал с ними, как со мной, на равных, как будто он был одним из них.
Только благодаря ему я перестал чувствовать себя ущербным. До того я постоянно страдал от чувства неполноценности, зная, что я еврей. Все вокруг напоминало мне, что я неполноценный: непристойные надписи на стенах, пинки под зад на улице, злые насмешки и неожиданные подножки, из-за которых я шлепался на землю, так что мои книжки летели в разные стороны. Это была прямая дорога к тому, чтобы рано или поздно чокнуться и возненавидеть себя самого, так как тогда все, что бы ни случалось, я относил к тому, что я еврей. Он же в один момент избавил меня от моих комплексов, приняв в свой круг без каких бы то ни было вопросов и познакомив со своими друзьями, ничего им не объясняя.
Его друзья тоже приняли меня. Может быть, только из-за него. Может быть, нет. Трудно сказать. Но я склонен думать, что все же не обошлось без его влияния.
Помню, как много лет спустя, когда я учился в медицинском колледже, я понял, что только благодаря ему, а не кому-либо другому, поступаю так, а не иначе. Однажды он сказал мне о каком-то парне, которого я всерьез не воспринимал: «Он нормальный пацан. Ты только должен понять его, вот и все».
В этих его словах я нашел ответ почти на все вопросы, мучившие меня. Если ты понимаешь человека, если тебе ясно, почему он поступает так, а не иначе, ты не должен его бояться: более того, ты не должен допустить, чтобы твои опасения, вызванные непониманием, привели к неприязни, а неприязнь нанесла какой бы то ни было вред этому человеку.
В тридцать пятом году в Германии я снова думал о нем. Тогда я посещал спецкурс в одном из университетов. Однажды после лекций я шел по улице и читал книгу. Книга была на немецком языке, который мне давался нелегко, и я отвлекся больше, чем обычно, и налетел на какого-то человека. Я быстро извинился, даже не взглянув на него, и пошел дальше.
Тут это и случилось. На какое-то мгновение я был растерян и вновь ощутил себя мальчишкой на Пятьдесят девятой улице, над которым издевается толпа балбесов, — я услышал слово «жид», произнесенное зло, с отвращением. Я поднял глаза и увидел человека в форме штурмовика. Он ударил меня, и мне пришлось отдубасить его как следует.
