Эту сложную, отдельную задачу, про которую он рассказывал сегодня Столыпину, но тот, верно, не понял, Зубатов решил отдать машинам 2-го резервного цеха. И приезжал теперь послушать, как они дышат, как их шестеренки, вращаясь, рожают собственные машинные мысли.
Однажды, выходя из цеха на улицу, он чуть не споткнулся о метнувшегося ему под ноги человека. Первой мыслью Зубатова было, что это террорист с бомбой, и он отпрыгнул назад, сбив с ног совершенно растерявшегося бесполезного караульного. Его винтовка с грохотом упала на гранитные ступеньки. Ничего, однако, не взорвалось, и Зубатов поднялся на ноги. Перед ним на панели сидел юродивый, в порванной одежде которого угадывалась некогда форма инженера-путейца. Наклонив голову к земле, как вынюхивающая след собака, он пополз в его сторону, одновременно шаря руками перед собой, пока не схватил 15-копеечную серебряную монетку, оброненную Зубатовым при падении.
— На, — протянул он, — возьми. Это твоя.
— Оставь себе.
— Нельзя мне себе. Это твоя.
Зубатов не собирался пререкаться, он бы и взял монетку, но юродивый был грязный и пахнул, так что прикасаться к нему не хотелось.
— Нельзя брать то, что другим принадлежит, — повторил юродивый. — Как в народе говорят: на чужом горе счастья не построишь! Возьми, твоя.
В этот момент он поднял голову, и Зубатов с ужасом понял, что перед ним давешний инженер Кульпа, растерзанный в пакгаузе товарной станции Варшавской железной дороги. Но этого, конечно, быть не могло — безномерные оттащили тело Кульпы на берег протекавшей между полуразвалившимися железнодорожными складами Ольховки и, привязав к ногам вывороченный из какой-то могилы железный крест, бросили в её гнилую застойную воду. И не было в этом ничего сверхъестественного: безумие стирает с лиц индивидуальность, делая безумных неотличимыми друг от друга.
Нет, конечно, это не Кульпа.
— Я-то счастлив: я могу чужое вернуть хозяину и себя от геенны огненной тем самым спасти. А ты можешь ли вернуть, что у другого забрал? — засмеялся юродивый. — Спеши отдать, пока хозяин не умер, а то как же? Придется тебе за ним в преисподнюю спускаться!
Он подполз к Зубатову и засунул монетку ему в карман, так что смрад — но не естественными в таких случаях запахами, а какой-то сыростью и кошками, — ударил в нос. Сделав это, юродивый вдруг встал на ноги и, хотя нетвердо, заковылял куда-то в темноту.
