Зубатов замолчал. Никто из думцев не решился ему хлопать, но и ни один не стал ничего кричать. Так, в гнетущей тишине, он покинул зал Таврического дворца, в котором никто больше не поднимал вопрос об ЭМАСе.
Столыпин, когда ему пересказали эту сцену, долго смеялся.
— Правительство дало людям возможность знать правду? Так и сказал? И не покраснел? — переспрашивал он, хлопая себя по коленке. — А они все смолчали? И Пуришкевич с Марковым Вторым? Стареют, подлецы! Раньше бы Серёжа из Думы так просто не ушел!
Прямейшим следствием выступления Зубатова в Думе стало то, что партийная пресса прекратила нападки на правительство по поводу «кризиса катастроф», как его успели окрестить. И вообще, газеты то ли устали об этом писать, то ли не могли придумать, каким бы еще образом укусить правящую верхушку, без чего, понятно, ни одно издание не может рассчитывать на популярность. Падения на рельсы продолжались, но из-за снижения интенсивности движения поездов они уже не приводили к таким последствиям, как раньше.
Зубатов регулярно получал сводки об использовании поиска и вообще статистику по употреблению слов в переписках. «Катастрофы» по-прежнему оставались на высоком месте, но упоминание сектантов и их требований снижалось. То есть удалось разорвать связь между ними: первые становились чем-то обычным, неизбежным злом и ценой прогресса, вторые же уходили из сферы внимания общества. Обо всём этом Зубатов докладывал Столыпину, подчеркивая роль ЭМАСа в перенаправлении общественного мнения в нужную сторону.
Через две недели «кризис катастроф» практически прекратился, и правительство готовилось в полной мере восстановить движение по воздушным железным дорогам, слабость которого грозила новым кризисом — снабжения. Накануне Столыпин имел приватную беседу с Зубатовым с целью выяснить его мнение о безопасности такого шага.
— С момента начала кризиса машины ЭМАСа сделали такой прогресс, которого я, признаться, даже не ожидал, — ответил директор-распорядитель ПТА. — Если сначала досье на каждого абонента мы формировали исходя из частоты употребления слов в его электрограммах, то теперь, благодаря накопившимся сведениям, мы учитываем также слова, которые он ищет, бюллетени, которые читает, и испытываем механизмы анализа не отдельных слов, но целых выражений. Таким образом, мы уверены, что можем подобрать для каждого абонента, обратившегося к поиску, бюллетень с изложением той точки зрения, которая свойственна его собственному мировоззрению. Более того — скоро машины научатся сами создавать новые бюллетени, несколько видоизменять существующие и подавать их абоненту в более подходящем для него виде с добавлением того, что необходимо нам.
