— Холодный же, — сказал Зубатов.
— Иди, ты меня согреешь, — весело ответила она.
Но Зубатов не двигался. Он чувствовал, что сегодня всё решится, что слова будут произнесены, всё, как тогда. Глупый, глупый, зачем он позволил себе влюбиться, зачем повторять!
Ольга встала с дивана, подошла к нему сзади и обхватила руками.
— Ты, я надеюсь, понимаешь, что стрелять буду я?
— Послушай, — он повернулся. — Ты же сама говорила, что среди безномерных есть несколько человек, из которых можно создать боевую группу и организовать покушение по всем правилам. Расставим их по местам, обеспечим бомбами. Мы тоже будем с тобой рисковать. Случись что — нас, как руководителей, повесят первыми. И даже, скорее всего, вместе.
— Ты же понимаешь, что нет. Что убивать чужими руками еще подлее, чем не убивать.
— В каждой организации есть те, кто придумывает, и те, кто исполняет. И первые должны иметь шанс выжить, чтобы продолжать.
— Я не организация. Я не хочу продолжать. Я просто хочу остановить ЭМАС.
— Тогда давай сделаем это так, чтобы тебя не схватили.
— Нет. Я должна повиснуть. Я должна была повиснуть вместе с Фаустом еще тогда. Я долго не понимала, почему этого не случилось, и теперь только поняла. Бог дал мне время, чтобы отомстить за них. А потом я встречусь с ним… в Вальгалле. Или где-нибудь еще. Нет, мне нравится Вальгалла! Я буду валькирией.
Ольга встала, откинув голову назад и отведя руки, изображая себя летящей в порыве ветра, сама подставляя свою ничем не защищенную шею.
— Ты любишь Фауста больше, чем меня?
Она опустила глаза.
— Не спрашивай. Я благодарна тебе. Без тебя я бы не осознала всё это, осталась бы среди Егоровых безумцев и сошла вместе с ними с ума. Ты дал мне воздуха, вытащил. Не спрашивай ничего. Иди ко мне.
— Извини, я сейчас не могу.
— Ты мне нужен, именно сейчас. Ты останешься и напишешь про меня книжку, как Савинков. Ты останешься, и тем самым позволишь мне существовать. Ты будешь ЭМАСом!
Ольга потянула его на диван, но Зубатов покачал головой и остался у окна. Тогда она легла сама и стала ждать, пока он придет.
Второй раз Аня сыграла с ним эту шутку. Второй раз оказывалось, что его она любила меньше, чем свою смерть.
Далеко справа, если смотреть по каналу в сторону залива, над Варшавско-Балтийским вокзалом, возвышалась причальная башня Общества трансъевропейских воздушных линий, цеппелины которых, по причине войны в Европе, летали только над нейтральной Скандинавией, до Стокгольма и Осло. И были деньги и паспорта, чтобы прямо сейчас, собрав чемоданы, вдвоем выбежать на улицу, доехать, подняться на долгом лифте наверх башни, закрыть дверь уютной каюты и уже через 8 часов быть в Стокгольме и поселиться в каком-нибудь маленьком отеле на одной из этих перепутанных средневековых улочек, в комнате на последнем этаже, под черепичной крышей. И вечером, смеясь другу другу, идти под дождем по скользким булыжникам, выискивая кафе, где съесть булки со сливками.
