— Вы поступаете не только бесчестно, но и неосмотрительно, — сказал Гучков, стараясь не выдать своей тревоги.
— Насчет бесчестности не вам судить, а про неосмотрительность — не согласен. Вы же понимаете, что я являюсь не единственным хранителем этих материалов и, если со мной что-то случится, они будут опубликованы все.
Гучков ничего не ответил.
— За сим прощаюсь, — инженер встал. — И, кстати, рекомендую вам проверить число читателей вашего бюллетеня.
Когда он вышел, Гучков досчитал до тридцати и позвал официанта.
— Ушел ли господин, который со мной обедал?
— Так точно, ушли-с.
— А есть ли здесь публичный аппарат ЭМАСа?
— Публичного не держим-с, но для уважаемых гостей можем предоставить услуги собственного.
— Где он?
— Извольте следовать за мной.
Гучков вскочил на ноги. Число подписчиков его бюллетеня внезапно уменьшилось ровно на 10 процентов.
Кладбищенское подземелье давно перестало удовлетворять потребностям быстро растущей армии безномерных, и она переместилась в находящийся неподалеку пакгауз Товарной станции Варшавской железной дороги. Хотя он и был заброшен, стоя с заколоченными окнами, всего саженях в трехстах высилась караульная вышка, и луч её прожектора, обшаривая периметр станции в поисках немецких шпионов, регулярно пересекал тропинку, ведущую к пакгаузу. Но никто ни разу не наведывался проверить, что делается за заколоченными дверьми.
Почему? Если кто-то из его офицеров задавал Хрулёву вопрос о надежности штаб-квартиры, он отвечал, что среди начальников Товарной станции есть сочувствующие их делу лица. Еще более удивительным было то, что они до сих пор избегали внимания полиции. Но и в этом случае ответ Хрулёва, будь ему задан вопрос об этом, был бы подобным.
Пакгауз, длинное одноэтажное кирпичное здание с островерхой крышей, превратился в подобие казармы: был разделен на секции и заставлен сколоченными из досок двухъярусными кроватями. И только в одном его конце оставалось большое пространство, где устраивались собрания. Прямо над ним проходила эстакада воздушной железной дороги, двумя большими кривыми соединявшаяся с линией, протянутой над Обводным каналом. Под ними старухи-кликуши катались по булыжной мостовой, и извозчики били их длинными кнутами, чтобы не задавить. Задавить-то и ладно, но потом же попадешь в участок, а оттуда, если очень не повезет, то и на фронт. И когда ветер был со стороны Измайловского проспекта, то доносил обрывки музыки из патефонов-автоматов, стоящих у подъезда меблированных комнат Третьякова, аккурат на том месте, где взорвал бомбу Егор Сазонов.
