— У мня-то? — басил тот. — Да я…
— А ты и знать не узнаешь. Бабы… тово, твари хитрючи.
— Буде об етом, — не выдержал Никифор, — пошли по избам.
Ребята поднялись. Перед уходом старшой остановился перед Никифором:
— Ты, тово, завтри получе оденься. На свадьбу идёшь да и чёп ей понравился.
— Да она мня, рыжего, знает, — счастливо смеялся Никифор.
— Ето не то. Ты завтра особо ей должон понравиться. Учти. Она девка с норовом. За ней, как за пчелиной маткой, парни увиваются.
— Увиваются, а не женются, — заметил Никифор.
— Карманы у них худы, — бросил кто-то довольно зло.
И вот подошло завтра. Это был День святого апостола Андрея Первозванного. С утра даже потеплело. Потепление принесло с собой серые, грязные тучи. Не то небо не хотело этой свадьбы и всем своим видом показывало своё несогласие, не то ещё почему-то… Кто знает? Несмотря ни на что, народ повалил к церквушке, что стояла на пригорке.
С утра старательно вымели двор. И он быстро заполнился народом. Всех он не вместил и оставшиеся вытянулись вдоль дороги с обеих сторон. Пацаны залезли на деревья. Они первыми и увидели процессию. Она начиналась от дома Рылы. Вышел жених в окружении дружков. Он на полголовы был выше их, одет в новую шубу, на голове — лисья шапка. Мелкий, липкий снег спрятал его обновку.
У дома невесты они остановились в ожидании. Тут топтались дудари, барабанщики. Так повелела невеста. Наконец двери избы открылись и вышла Ольга. Она была одета в тщательно латанную шубку, из-под которой виднелись полы цветастого платья, на голове — простая шапочка с венком из искусственных цветов. Но вид её заставлял забыть и о поношенной шубке, и о подшитых валенках, и об искусственных цветах. Она смотрелась как царица. Высока, стройна. В больших выразительных глазах пряталось лукавство. На белоснежных щеках играл задорный румянец.
Увидев свою невесту, Никифор, похоже, растерялся.
— Ну, — толкнул его в бок дружка, — подходи, бери под руку, — шепнул он.
Тот несмело подошёл, осторожно взял её под локоток. В это время засвистели свистули, ударили в барабаны. Шум вспугнул собак, понёсся их лай.
И вот процессия двинулась к церкви. По старому обряду молодых стали осыпать орехами. На счастье, на хорошую жизнь. Вдруг, перекрывая шум скоморохов, раздался другой, яростный, непонятный:
— А-а-а! Ур-рачх! А-а-а!
— Что это? — заволновался народ.
Кто-то бросил:
— Это соседи…
Но чей-то голос, звонкий и тревожный, перекрывший всех своим испугом, прокричал:
