Мой брат, естественно, увлечен книгой и не слушает, поэтому я с азартом пинаю его по ногам, надеясь сбить с толку, но он отвечает:
— Аборигены — люди, потому что все они мертвы.
— Поясни.
— Будь они до сих пор живы, нам было бы опасно называть их людьми, потому что тогда пришлось бы относиться к ним, как к равным. Но считать людьми мертвых куда проще и интереснее, поэтому колонисты их истребили.
И далее, в том же духе. Солнечный луч прошествует по красной столешнице с черными прожилками, как проделывал это уже сотни раз. После урока мы выйдем через одну из боковых дверей и пройдем по заброшенному переулку между корпусов библиотеки. Переулок, как всегда, завален кучей пустых бутылок и разбросанных ветром бумаг, среди которых мы однажды обнаружили тело мертвеца в ярких лохмотьях, лежащее поперек дороги, и мы с Дэвидом перепрыгнули через его безжизненные ноги, а мистер Миллион молча объехал их вокруг. К тому моменту, как мы покинем переулок и окажемся на узкой улочке, из цитадели раздадутся далекие отзвуки горна, призывающего солдат городского гарнизона к вечерней молитве. Фонарщик на Рю д’Астико возьмется за работу, а торговцы запрут свои лавки тяжелыми железными решетками. Тротуары как по волшебству избавятся от старой мебели и станут непривычно широкими и пустынными.
Наша собственная улица, Сальтамбонк, тоже изменится с появлением первых гуляк. Явятся крепкие седовласые мужчины в компании юношей и мальчиков. Эти юноши и мальчики красивы, мускулисты, но слегка перекормлены. Молодые люди будут отпускать робкие шуточки и улыбаться мужчинам безупречными белыми зубами. Такие всегда были ранними гостями на нашей улице, и когда я немного повзрослел, то иногда спрашивал себя: они приходят так рано потому, что седовласые хотят успеть поразвлечься, а после еще и хорошенько выспаться, или же просто боятся, что юноши, которых они приводят в заведение моего отца, к полуночи станут сонными и раздражительными, словно дети, которых не уложили спать вовремя?
Мистер Миллион не разрешал нам гулять по аллеям после наступления темноты, поэтому мы сразу заходили внутрь через парадный вход вместе с седовласыми, их племянниками и сыновьями. Во внутреннем дворике находился сад, не намного больше маленькой комнатки, который примыкал к лишенному окон фасаду дома. В нем умещались клумбы папоротника размером с гроб, маленький фонтан, чья вода c несмолкаемым звоном падала на стеклянные стержни, которые днем приходилось оберегать от уличных мальчишек, и, наконец, крепко стоящая железная статуя трехглавого пса, с лапами, почти полностью погребенными под слоем мха
