— Мы выше вас и сильнее, — ответил Старый Мудрец. — Мы окутаны великой и ужасной славой. Да, у нас больше нет штук из света и пламени, но мы убиваем взглядом, а песни наши несут врагам погибель. Растения роняют фрукты в наши руки, а земля исторгает урожай, поднося нам сынов летающих матерей, стоит только заглянуть под камень.
— Ах, — снова сказал Пескоход. Он хотел ответить: «Ваши кости кривы и слабы, а лица вялы. Вы бежите от людей и света», но промолчал. Теперь он звался другом Тени и не хотел ссориться. А вслух сказал: — Но все равно мы не одно и то же, ведь у моих соплеменников нет ваших способностей, а наши песни не витают в ночном ветру и не тревожат сон.
Старый Мудрец кивнул и ответил:
— Я покажу тебе, — он опустил взгляд, кашлянул в ладони и протянул их к Пескоходу.
Пескоход попытался разглядеть, что он держит, но планета-сестра сейчас сияла ярко, и в ее свете руки Старого Мудреца были прозрачными, будто сотканными из тончайшей паутины. В них что-то определенно было — какая-то темная масса, — но, даже наклонившись ближе, Пескоход все равно не мог понять, что это, и, когда он попробовал коснуться того, что держал Старый Мудрец, его пальцы прошли сквозь руки и сквозь то, что в них было. Он вдруг почувствовал себя глупым и одиноким мальчишкой, который вместо того, чтобы лечь спать, разговаривает с пустотой.
— Вот, — сказал Старый Мудрец и подал знак. К ним подошло второе Дитя Тени, из плоти и крови, и присело рядом с Пескоходом.
— Это с тобой я говорил все это время? — спросил Пескоход, но оно не ответило и даже не взглянуло на него. Вместо этого оно кашлянуло в ладони, как сделал это Старый Мудрец, и вытянуло их перед собой.
— Говоря со мной, ты общаешься со всеми нами, — объяснил Старый Мудрец. — По большей части с этими пятерыми, но также и со всеми остальными Детьми Тени, хотя их песни доносятся слишком уж издалека, чтобы определять мою форму. Но взгляни-ка на то, что он протягивает тебе.
Пескоход посмотрел на Дитя Тени. Темное, юное на вид лицо Дитяти оставалось безучастным и молчаливым. Глаза его были почти закрыты, но сквозь полуприкрытые веки Пескоход все равно ощущал на себе его взгляд: дружелюбный, смущенный и боязливый.
— Возьми немного, — предложил Старый Мудрец.
Пескоход ткнул пальцем в пережеванную массу и понюхал, — ну и мерзость.
— Мы отказались от всего ради нее. Всего лишь трава этого мира, но нет ничего ценнее ее. Широкие листья, серые и бородавчатые; желтые цветы, а зерна похожи на колючие розовые яйца.
