Пескоход кивнул с набитым ртом.
— Твои слова и пение твоих людей в местах ночлега — все это лишь сотрясание воздуха. Когда ты говоришь или кто-то из сидящих здесь обращается к тебе, это тоже сотрясание воздуха.
— Сотрясание, — перебил его Пескоход, — это когда говорит гром. А когда я говорю с тобой, то чувствую лишь легкую дрожь в своем горле.
— Именно! Твое горло дрожит и тем самым сотрясает воздух, точно так же, как человек, чтобы тряхнуть куст, должен сначала тряхнуть рукой, держащей его. Но когда поем мы, то сотрясаем вовсе не воздух! Мы сотрясаем протяженность[29], а я — песнь, которую поют все Дети Тени, я — их коллективное сознание, когда они мыслят, как один!>{17} Протяни свои руки, только не соприкасай их. А теперь представь, что их нет. Вот это мы и сотрясаем.
— Но это же пустое место.
— То, что ты называешь пустым местом, удерживает вещи вокруг на расстоянии друг от друга. Когда оно исчезнет, все миры схлопнутся во вспышке огненной смерти, из которой родятся новые миры. Но послушай. Теперь ты названный друг Тени и до того, как ночь подойдет к концу, должен научиться, как позвать нас на помощь, если она тебе понадобится. Это совсем не сложно, и вот как это можно сделать: когда услышишь наше пение — ты поймешь, что, сидя или лежа неподвижно, внимательно вслушиваясь и устремив свои мысли к нам, ты сможешь слышать нас с очень далекого расстояния — мысленно запой ту же песнь. Пой с нами, и мы услышим эхо нашей песни в твоих мыслях и поймем, что ты нуждаешься в нас. Ну же, попробуй прямо сейчас.
Все Дети Тени вокруг Пескохода запели Песнь Дневного Сна, повествующую о восходе солнца, о первом лучике света, о длинных, длинных тенях и танцах пылевых дьяволов на вершинах холмов.
— Давай же, пой вместе с нами! — призвал Старый Мудрец.
И Пескоход запел. Поначалу он пробовал добавить в песнь что-то свое, как делали все мужчины в местах ночлега, но Дети Тени тут же ущипнули его и нахмурились. После этого лилась только та Песнь Дневного Сна, какую знали лишь они, и вскоре каждый начал танцевать вокруг костей клещевого оленя, изображая пылевых дьяволов.
Теперь Пескоход видел, что Дети Тени не все были стариками, как он себе их представлял. Двое действительно были сморщенными и сутулыми. Еще в одном он разглядел женские черты, хотя, как и у остальных, волос у нее было немного. Другие двое были ни молодыми, ни старыми, а последние двое казались ему не старше мальчишек. Пескоход танцевал и вглядывался в их лица, удивляясь тому, как лица одних кажутся ему одновременно и молодыми, и старыми, а лица других — старыми, но все еще молодыми. Сейчас он видел их гораздо лучше, чем когда они, сгрудившись, сидели вокруг клещевого оленя, и вдруг осознал — оба озарения нахлынули разом, так что удивление от одного усиливало удивление от другого, — что граница черного неба начала багроветь, а Детей Тени осталось всего семеро. Старый Мудрец исчез. Пескоход повернулся навстречу восходящему солнцу — наполовину инстинктивно, наполовину от мысли, что Старый Мудрец мог пойти в ту сторону. Когда же он повернулся обратно, то увидел, как Дети Тени бросаются врассыпную и постепенно исчезают среди скал. В поле зрения остались только двое, а затем и вовсе никого. Его первой мыслью было броситься за ними вдогонку, но почему-то он был уверен, что они бы вряд ли этого захотели.
