— Они ведь не люди, правда? — спросила Федрия. Она шла, держа спину ровно, как солдат на параде, наблюдала за рабами, с интересом изучавшими ее, и я вдруг понял, что она стала выше и намного тоньше той «Федрии», которую я себе представлял, когда думал о ней. Теперь она была не просто симпатичной девушкой, но настоящей красавицей. — Они больше похожи на животных.
Благодаря занятиям я знал о рабах больше нее, и рассказал, что еще в младенчестве (иногда даже в детстве или юности) они были обычными людьми, и все их отличия от остальных — это лишь последствия хирургического вмешательства (иногда в мозг) и введения химических препаратов, вызывающих изменения в их эндокринной системе. Ну и, конечно же, шрамы.
— Твой отец проделывает все это с маленькими девочками, не так ли? Для нужд вашего дома.
— Да, но очень редко, — сказал Дэвид. — Это занимает кучу времени, да и к тому же большинство предпочитает нормальных девушек, даже если это очень странные девушки.
— Я бы хотела на них взглянуть, — мечтательно произнесла Федрия. — Я имею в виду тех, над кем он поработал.
Я все еще думал о бойцовых рабах вокруг, и сказал:
— Ты разве не видела таких, как они? Мне казалось, ты бывала здесь раньше. О собаках-то ты знала.
— О нет, конечно же, я видела их, и владелец мне о них рассказывал. Наверное, я просто размышляла вслух. Было бы ужасно, если бы они все еще оставались людьми.
Рабы провожали нас взглядами, и мне стало интересно, понимают ли они, о чем она говорит.
Первый этаж разительно отличался от верхних. Стены его были обшиты деревянными панелями, на них висели картины с изображениями собак, петухов, рабов и диковинных животных. Из высоких, узких окон открывался вид на залив и Рю де Эгу, а внутрь они пропускали лишь тонкие лучи яркого солнечного света, которые то тут, то там выхватывали из сумрака подлокотник богатого кожаного кресла, квадрат темно-бордового коврика не больше книги, да наполовину полный графин. Я сделал три шага внутрь комнаты и понял, что мы обнаружены. В нашу сторону шагал высокий, узкоплечий молодой человек, который с испуганным видом остановился одновременно со мной. Юноша оказался всего лишь моим собственным отражением в настенном зеркале с позолоченной рамой, и на мгновение я ощутил смятение, возникающее, когда в незнакомой фигуре внезапно узнаешь близкого друга, и тебе, возможно впервые, удается взглянуть на него по-новому, с другой, ранее неизвестной тебе стороны. Мрачный юноша с острым подбородком, которого я увидел в зеркале за секунду до того, как признал в нем себя, был тем, кого видели перед собой Федрия, Дэвид, мистер Миллион и тетушка Жаннин, когда смотрели на меня.
