До вчерашнего дня я никак не мог вспомнить, что же он делал с этими крохотными музыкальными инструментами после того, как отбирал их у Дэвида. В тюрьме, заточённый среди штормов и снегопадов, я часто занимал себя тем, что пытался восстановить в памяти эту деталь. Выбросить свирельки через окно во внутренний двор или сломать их было бы совершенно не в духе мистера Миллиона. Он никогда ничего не ломал нарочно и никогда ничего не портил. Я легко могу представить, как с едва заметным сожалением на лице (парящем на его головном экране и так похожем на лицо моего отца) он вытаскивает крошечные трубочки из укромного места и, развернувшись, выкатывается из комнаты. Но что же он делал с ними потом?
Вчера, как я и сказал (а слова — именно та вещь, которая вселяет в меня уверенность), я наконец-то вспомнил. Мистер Миллион беседовал со мной здесь, пока я работал, а когда позже он покидал меня, я проследил за его плавным движением сквозь дверной проем, и мне показалось, что нечто, некая характерная деталь, к которой я привык с самых ранних лет, исчезла. Я закрыл глаза и, отбросив весь скептицизм и любые попытки догадаться, что же именно я «должен» увидеть, постарался все-таки вспомнить — и обнаружил, что исчезнувшей деталью была легкая вспышка, мимолетный металлический проблеск над головой мистера Миллиона.
Осознав это, я понял, отчего возникал этот блеск: от резкого взмаха руки, как если бы мистер Миллион салютовал мне, покидая комнату. Около часа я безуспешно искал объяснение этому жесту, но, в конце концов, был вынужден признать, что оно полностью уничтожено временем. Затем я попробовал вспомнить, не было ли в недалеком прошлом в коридоре за нашей спальней каких-нибудь вещей, исчезнувших к настоящему времени: занавесей, жалюзи, а может бытового прибора, который нужно было включать — чего угодно, способного объяснить этот жест. Но там ничего не было.
Тогда я вышел в коридор и тщательно осмотрел пол на предмет следов мебели, отодвинул старые обшарпанные гобелены и поискал крючки или вбитые в стену гвозди, а затем, изогнув шею, оглядел потолок. Спустя час я обратил внимание на саму дверь и заметил то, чего не увидел за все тысячи раз, что проходил мимо нее: как и остальные двери в этом старом доме, эту обрамляла массивная деревянная рама, верхняя часть которой выступала от стены достаточно, чтобы образовать узкую полку.
Я вытолкнул в коридор свое кресло и взобрался на него. Полка оказалась покрыта толстым слоем пыли, в которой обнаружились сорок семь свирелей моего брата и чудное скопление других мелочей. Многие из них я вспомнил, но некоторым так и не удалось вызвать никакого отклика в глубинах моего сознания...
