Около двух часов спустя. Пока никого, если не считать промелькнувшего мимо фенька Хатчиссона. Больше всего меня волнует то, что я абсолютно уверен (называйте это телепатией, или как вам нравится) — пока я торчу здесь наверху, мальчишка развлекается с той девушкой. И это вместо того, чтобы сторожить мулов! Девушка, конечно же, аннезийка. Раньше я только подозревал это, но теперь знаю. Ту историю он рассказал лишь затем, чтобы утереть мне нос, хотя в любом случае никто другой не стал бы жить среди этих Богом забытых холмов. А все, что ему следовало бы сделать, это сказать девушке, что я не причиню ей вреда — тогда экспедиция завершится успехом, а я стану знаменитым. Я могу спуститься вниз прямо сейчас и застукать их (я знаю, что она с ним, я почти слышу их), вот только я чую запах медведя-трупоеда, бродящего неподалеку. Они там сплетаются вдвоем, пока меня нет — когда мальчик купался в реке, я заметил, что он не обрезан. Если бы все так и было, когда я спустился, думаю, я бы пристрелил обоих.
***
Позже. У нас появился новенький. Кажется, его поселили пятью камерами дальше по коридору. Думаю, я не сошел с ума только потому, что видел, как его притащили. Правда, благодарить мне его не за что; в конце концов, здравость рассудка — это основной инструмент человеческого бытия, и когда этот инструмент спустя годы приводит к катастрофе, разрушению, отчаянию, страданиям, голоду и загниванию, вполне естественно, что разум решит от него отказаться. И отказ от рассудка вовсе не последний, а первый разумный шаг, который стоит сделать. Наводящее на нас такой страх безумие — не более чем естественное, инстинктивное поведение, в противовес культурно обусловленным манерностям здравого рассудка. Безумец несет бессмыслицу, потому как подобно птице или кошке чересчур чувствителен, чтобы говорить осмысленно.
Наш новый сосед — толстяк средних лет, вполне вероятно деловой человек, из числа тех, что работают на других. Моя свеча давно догорела, и я сидел, уронив голову на колени, когда сквозь смотровое окошко до меня донеслись едва слышные звуки (у нас здесь нет звуконепроницаемых, небьющихся стекол, как в дверях верхних этажей, вместо них — обычные проволочные решетки). Я подумал, что это охранник с едой, и подполз на коленях к двери, чтобы посмотреть, как он идет. В этот раз их было двое: первый — всегдашний охранник с фонариком, а второй — незнакомец в униформе, похоже, солдат. Они тащили под руки нашего испуганного толстяка, бочком проталкиваясь по тесному коридору. Он выглядел очень бледным, и я улыбнулся ему, чем напугал его еще больше, потому что смотровое окошко было таким узким, что я мог показать через него либо глаза, либо губы, но не то и другое одновременно, так что я проделал это поочередно через окошко, находившееся ниже уровня его груди, когда его тащили мимо. Я крикнул ему:
