, наблюдавшей за фейерверком с еще большим интересом, чем я.
Насколько помню, меня одолевала не похоть, а обыкновенное любопытство. Я был в том возрасте, когда детям присуща страстная тяга к познаниям, но страсть эта все еще носит исключительно научный характер. Еще немного, и я удовлетворил бы свой интерес, но в этот момент кто-то схватил меня за шиворот и выдернул из кустов.
Вырванный из своего лиственного укрытия, я обернулся, ожидая увидеть мистера Миллиона, но это был не он. Моим захватчиком оказалась хрупкая седовласая женщина в черном платье, подол которого свисал до самого пола. На служанку она не походила, поэтому, скорее всего, я поклонился ей, но женщина не ответила на мое приветствие и так пристально посмотрела мне в глаза, что казалось, в темноте между торжественными взрывами она видит так же хорошо, как и при их свете. Когда напоследок, вопя в реке из пламени, в небо со свистом взметнулась огромная ракета, знаменуя финал представления, женщина все же оторвала от меня взгляд и посмотрела вверх. Однако после того, как ракета взорвалась ослепительной лиловой орхидеей невероятных размеров, эта грозная миниатюрная женщина вновь крепко ухватила меня и потащила к лестнице.
Пока мы шли по ровному мощеному полу сада, мне казалось, что она вовсе и не шагает по нему, а скользит, как ониксовая шахматная фигурка по полированной доске. И, несмотря на все, что произошло с тех пор, такой я ее и запомнил: Черной Королевой — ни злой, ни доброй шахматной королевой, и Черной только затем, чтобы отличаться от некой Белой Королевы, которую мне так и не суждено было встретить.
Однако, как только мы достигли лестницы, ее плавное скольжение сменилось мягкими соскоками, и после каждого шага несколько дюймов ее черного платья стелились по ступеням, как если бы она была маленькой лодкой, преодолевающей речные пороги: стремительный рывок, легкая передышка, поддержка равновесия на перекрестных потоках, снова рывок.
Спускаясь, одной рукой женщина придерживалась за меня, а другой — за руку служанки, встретившей нас на верхней площадке лестницы. Когда мы пересекали сад, я полагал, что ее скольжение всего лишь следствие до совершенства отточенной походки и безупречной осанки, но на лестнице понял, что причиной тому был какой-то физический недостаток. Казалось, что без нашей помощи она просто покатится вниз головой.
У подножия лестницы плавность движений снова вернулась к женщине. Она кивком отпустила служанку и повела меня по коридорам в направлении противоположном от нашей спальни и классной комнаты. Мы шли до тех пор, пока не добрались до редко используемой винтовой лестницы в глубине дома. Лестница была очень крутой, с низкими железными перилами и на целых шесть витков уходила в подвал. Здесь женщина отпустила меня и строго велела спускаться вниз. Преодолев несколько ступеней, я обернулся посмотреть, не испытывает ли она трудностей.
