— НЕ ЗНАЮ.
Будь у меня камень, я смог бы стучать по стене достаточно громко, чтобы те, кто за ней, могли слышать. Заключенный слева что-то мне настукивает (не знаю чем, но звук крайне странный — не просто стук или тиканье), но не знает кода. Стена справа безмолвна — может, там никого нет, а может, ему просто нечем общаться, как и мне.
Рассказать, как меня арестовали? В тот день я был жутко вымотан. Накануне вечером я отправился в Cave Canem и в итоге вернулся только под утро — где-то около четырех. На полдень у меня была назначена встреча с ректором, и я был уверен, что смогу занять должность главы факультета на выгодных для себя условиях. Я уже собирался лечь спать и оставил записку мадам Дюклоз[49], хозяйке дома, в котором я поселился, чтобы разбудила меня в десять.
— СТО СОРОК ТРЕТИЙ, ТЫ УГОЛОВНИК ИЛИ ПОЛИТИЧЕСКИЙ? — передает сорок седьмой.
— ПОЛИТИЧЕСКИЙ. (Интересно услышать, что он ответит.)
— НА ЧЬЕЙ ТЫ СТОРОНЕ?
— А ТЫ?
— ТОЖЕ ПОЛИТИЧЕСКИЙ.
— А НА ЧЬЕЙ СТОРОНЕ?
— СТО СОРОК ТРЕТИЙ, ЧТО ЗА НЕЛЕПИЦА? ТЫ БОИШЬСЯ ОТВЕТИТЬ? ЧТО ОНИ ЕЩЕ МОГУТ ТЕБЕ СДЕЛАТЬ? ТЫ УЖЕ ЗДЕСЬ.
— ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН ДОВЕРЯТЬ ТЕБЕ, ЕСЛИ ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ДОВЕРИТЬСЯ МНЕ? — стучу я (как же болят костяшки). — ТЫ ПЕРВЫЙ.
— Я НА СТОРОНЕ ПЯТОГО СЕНТЯБРЯ>{27}.
— ОТВЕЧУ, КОГДА ДОБУДУ КАМЕНЬ. РУКА БОЛИТ.
— ТРУС! (Сорок седьмой выстукивает это очень громко. Так недолго и очки разбить.)
Так, на чем я остановился? Ах, да, мой арест. В доме было необычно тихо. Тогда я подумал, что из-за позднего часа, но теперь понимаю, что вряд ли кто-то из жильцов спал той ночью — все они знали, что в комнате меня уже ждут, лежали в своих постелях, боялись лишний раз вдохнуть в ожидании крика или выстрела, а мадам Дюклоз наверняка очень переживала за большое зеркало в позолоченной раме, висящее в моей комнате, с которым она так часто просила быть поосторожнее. (Как оказалось, зеркала — хорошие, с посеребренными стеклами, а не просто полированные куски металла — стоят в Порт-Мимизоне немалых денег.) Никто не храпел, не спотыкался, спускаясь вниз по коридору в направлении уборной, а из комнаты мадемуазель Этьен не доносились приглушенные стоны страсти, слышные в те вечера, когда она развлекала себя плодами фантазии и толстой сальной свечой.
Я не обратил на это внимания. Нацарапал записку для мадам Дюклоз (многие находят мой почерк скверным, но я с ними не согласен; впрочем, добившись своего назначения, я обяжу студентов — если придется вести занятия — делать записи на доске вместо себя или просто буду раздавать им готовые конспекты лекций, напечатанные фиолетовыми чернилами на желтом фоне) и отправился к себе наверх, как я был уверен, в постель.
