5
Ночью Кадилов пришел из штаба возбужденный, сбросил сапоги, кинулся на полку. Нынче в двенадцать пополудни летуны донесли: Орлов с полком обошел Джанкой и вдоль железной дороги бежит на Симферополь. Слащев приказал полковнику Выграну, и тот с конным полком и восемью орудиями двинулся преследовать. В сумерках настиг Орлова, обошел степью и возле Сарабуза устроил засаду. Полк Орлова подошел, и началось. Орловские солдаты увидели, что дело плохо, стали сдаваться. Офицеры начали расстреливать их, сами бросились к пулеметам. Тогда солдаты схватили офицеров, и руки назад…
— И Орлову? — Олег сидел на полке, качаясь, как турок на молитве. Олегу было жалко Орлова. — И ему руки назад?
— Удрал в темноте, — ответил Кадилов. — По телефону передали: Орлов, Дубинин и еще человек тридцать прорвались, ускакали на лошадях. Да, Оля, бежали… Куда? На юг, в леса. Всё! Кстати, нет ли у тебя бумаги цигарку скрутить перед сном? Папиросы кончились. У тебя в карманчике есть, дай-ка сюда, голубчик…
Кадилов взял Олегову гимнастерку, неспешно вынул письмо, чиркнул зажигалку и поджег его.
Грустными глазами Олег смотрел, как горит листок. Вместе с пеплом от бумаги истаяло самодовольное чувство самостоятельности и смелости. Снова — противная беспомощность, одиночество…
* * *
Наступило чудесное, с пением птиц и теплым ветром, весеннее утро. Олег вышел на платформу и медленно побрел в штабной вагон.
Кругом все казалось тихим, мирным, небо было синее. И вдруг на станции забегали: со стороны Сарабуза подошел поезд. Один из товарных вагонов был заперт большим висячим замком и охранялся усиленным нарядом. Олег подошел. В чем дело?
— Орловцы! — ответил один из конвойных.
На платформе показался Слащев, как всегда, в сопровождении чинов штаба. Генерал поравнялся с товарным вагоном и приказал открыть. С грохотом отодвинулась тяжелая дверь. Орловцы — шестнадцать офицеров — лежали на полу. Руки их были связаны. Оборванные, избитые, они встали на колени и, щурясь от яркого света, без страха смотрели на Слащева и свиту. Генерал, расставив ноги, заложив назад руки, казалось, с интересом рассматривал пленных. Его бледное лицо светилось добродушным весельем, а в глазах таилось отчаяние.
— Что, господа, доигрались? Скажите, что сделать с вами? — спросил Слащев.
Офицер с окровавленной головой подполз на коленях к двери, нагнулся, вглядываясь в Слащева.
— А, это ты, кокаинист!
И плюнул, попал в грудь генералу, на серо-голубую чистую шинель.
