На студенческие сходки, чтения и манифестации он не спешил — речей не понимал. Бежал от бунтов, хотя царя с Распутиным и царицей презирал. Студенчество волновалось, рабочие бастовали, крестьяне жгли… А потом все смешалось. Никто не в силах помочь: ни дядя — Олегу, ни царь — дяде, ни бог — самому царю… На улицах ораторы из кожи лезли, сыпали словами. Лекции забыты, всех вынесло на площади. Все счастливы: отрекся царь. Алели красные банты, все пели. А хлеба не было, — Олег видел очереди. Большевики подняли Россию на дыбы. Народ клокотал. Каждая новая речь Керенского вызывала взрыв ярости, проклятия и насмешки. Народ верил Ленину, большевикам.
Прижимаясь к спинам Кадилова и возницы, закрыв глаза, Олег вспоминал, как в те дни он ходил по городу, охваченный любопытством. По Невскому катились людские волны, валом валила толпа. На каждом углу спорили студенты, солдаты; на ходу читали только что купленную книжку Ленина «Удержат ли большевики государственную власть?». По центральным улицам мчались грузовики, в них стояли люди, грозные и непонятные, выставив винтовки со штыками, — народ! Кто-нибудь в грузовике наклонялся, доставал пачку листовок и широкими движениями разбрасывал их, как сеяльщик семена. Что вырастет?
Катились по мостовой и броневики. На грязно-зеленой стенке одного из них еле виднелись бледные следы стертого прежнего названия «Олег». Словно его, Олега Захарова, самого стерли…
Олег советовался с дядей. Глядя на домашних, на племянника, на себя в халате, дядюшка удивленно пожимал плечами: «Не может быть! Не верю! Они без нас не проживут и недели. Никогда! Переждем!..» Олега понесло в деревню — у матери переждать, пока перегорит костер восстания. Когда все кончится, он вернется в Петроград, доучится и станет строить мосты. Мосты всегда будут нужны цивилизации. Не может быть, чтобы жизнь пошла вспять, к каменному топору. Он будет указывать строителям, чертежи раскроют его замыслы… Впрочем, все это чистая фантастика, самоуспокоение, благодушный сон. Если бы только все это кончилось…
В деревне добрая старуха мать день-деньской кормила, поила, купала бесчисленных собачек, гуляла, разговаривала с ними, приказывала им, журила их… Увидел ее — сердце сжалось: она, как дитя, не понимала происходящего. Смеялась, тряслись морщины: «Кто это заберет у меня меловушку? Ведь завод — мой!»
Однажды, придя на меловушку, Олег увидел, как, весь осыпанный белым, моргая белыми ресницами, грузчик на неогражденных мостках кидал куски мела в жерло печи, откуда подымались белые клубы. Облако окутало его, а когда рассеялось, на мостках уже никого не было. Олег не понял, куда девался человек. Женщины внизу вдруг заголосили: человек упал в печь. Белые, как привидения, набежали мужики, вытащили грузчика, уже мертвого. Потом двинулись к конторе, взяли управляющего за руки, за ноги и бросили в овраг.
