Сиваш | страница 54

Поддерживая портки, побрел куда-то. Посмеивался, как полоумный. Первый раз в жизни секли… Как слепой, ткнулся в стену.

Услышал над собой плачущий голос дочки:

— Татоньку!..

Поднял померклые глаза, пробормотал:

— И не выйдешь отселе… хе-хе…

— Таточку, вон калитка, идите в калитку.

Садиться в бедарку было больно. На буграх, на неровностях дороги сиденье и спинка нестерпимо били по телу. Но Матвей уже пришел в себя. Перед дочкой ни разу не застонал. Примостился, держал себя в руках. Дочка с вожжами в руках шла сбоку — не села в бедарку, чтобы ему было свободнее.

Матвей вспомнил Антона Горина, как тот учил, что по-хорошему богатые не признают новую жизнь. Учил смело брать свое.

«Вот и взял, — думал Матвей. — Научил меня на беду. Явись — покажу, как на моей спине твоя наука показалась. Правда твоя, а спина, брат, моя… Эх, жизнь, жизнь проклятая! И жить невозможно, и не жить нельзя. Вот какой ужас приговорен человеку на роду. Никуда не денешься с этого света, пока жив. Ходи, топчи землю, грейся на солнце — не запрещается, ешь, пей, что бог послал, потей, работай до умору, и все равно тебя побьют, когда-захочешь для себя чего лучше… А с Соловеем за его бумагу что-либо сделаю. Так ему не пройдет».

Домой приехали поздно вечером. Всю ночь и новый день Матвей лежал в кровати, думал. Велел Лизе отвезти Соловею зерно, иначе придут, разорят хату. Опять остался ни с чем.

Дети подходили к кровати. Матвей спросил Лизу:

— Ну что, дочка? Убить Соловея, паразита, — недолгое дело. Но от этого нам не станет легче. Ну-ка, скажи, советчица, как думаешь, придут ли когда красные?

— Беспременно, таточку! — горячо ответила Лиза. — Этой ночью снилось мне такое, знаете, чудное… А сегодня я бросила карты, так, смеху ради, и вот… Придут!

К вечеру вдруг явилась Феся. Пришла с узлом. Услышала, что в волости, по милости Соловея, били отца, и ушла из мужниного дома.

Худо, страшно в степи зимой. Стужа, небо в тяжелых тучах, безбрежную равнину захлестывает снег. Возьмется ветер, начинается метель. Седая вьюга хоронит людей и скот, загоняет в море овечье стадо.

В конце девятнадцатого года зима навалилась жестокая, с долгими снегопадами, с диким бесконечным воем ветра, с метелями и буранами — как шестьдесят с лишком лет назад, в Крымскую кампанию.

Тогда с севера на полуостров и от моря на материк тянулись обозы с военными запасами, с больными и ранеными русскими солдатами. Множество войск полегло в степи, не дойдя до моря. А потерянных лошадей, верблюдов не перечесть. Сыпучий снег заваливал проложенные пути, с верхом укрывал обозы. Крутились, вставали к небу и обрушивались снежные столбы. Из края в край степи ветер носил белые курганы. Местами, где ветер срывал пушистый налет, каменная дорога звенела. Снежная пыль крутилась, мчалась по залысинам, набиралась в следы. На подъемах сугробы подымались выше головы. Стужа леденила суставы, продувала насквозь.