Матвей молчал, медленно, медленно ворочался, оглядывая поля. Соловей Гринчар, полузакрыв глаза, продолжал:
— Была власть — нет власти, нигде нет. У кого винтовка в руках, тот думает, что он — власть. Такая кутерьма по всей Расее, что ничего не разберешь. И бога ни у кого нет. Бог — он, по-ихнему, дурачок…
— И помещика нет, и хозяина нет — всех поравняли перед правдой-то, — усмехнулся Матвей.
— А! Смеешься, Матвей Иванович, — с горечью проговорил Соловей, взглянул сурово. — Какую бы ни высматривал правду — она одна: каждый человек себе хочет. Как только вышел из чрева матери, моментально хватает в свой младенческий кулачок что попадется, хоть пеленку, хоть палец повитухи. У него еще закрытые глаза, а дай два пальца своих ему в ладошки — схватит, сожмет так крепко, что поднимешь его на двух пальцах даже спящего. А начнет говорить — его первое слово: «дай» — и ручкой покажет к себе… Таково, Матвей Иванович, каждое живое существо: что человек, что курица, которая захватывает лапками свой насест.
Матвей уже слышал Соловеевы присказки. В селе говорили, что он у каждого животного ищет способность хватать и захватывать; смеялись, будто Соловей даже поросенка сажал на насест, приговаривая: «Хватайся, у курочки только две лапки, а хватается».
— Ну, понимаю, помещика долой. Это правильно, — продолжал Соловей. — А хозяина за что? Без помещика и без царя можно. И без бога, Матвей Иванович, — тоже — на крайний случай, как-нибудь. А без богатого крестьянина, без хорошего хозяина Россия не может жить, никогда не жила. Богат Иван — богат и пан. — Поднял голос, нахмурился, — Оттого и голод, что хозяина разоряют. — Пророчески раскрыл глаза, уставился в одну точку. — Но думаю, Матвей Иванович, люди скоро опомнятся, голод научит. А богатый хозяин — что ванька-встанька: как его ни валяй, как ни укладывай, хоть вниз головой кидай, он все равно вскочит на ноги. Без него не было, нет и не будет государства и жизни для людей никакой не будет, все околеют, как мухи к зиме!
Матвей опять усмехнулся:
— Зря хлопочешь за государство, смотри, весь упарился. Небось и в моих руках земля не пропадет.
Соловей Гринчар поспешно стал усаживаться в бедарку, но все же не сел.
— Знаю, не пропадет. Береги, Матвей Иванович, убери урожай до зернышка, чтобы хлеб насущный не пропал. Душой клянусь, нету зла к тебе. Кто бы ни работал на земле — все равно земля. Ну хоть бы и моя, мои деньги за нее плачены, бумаги на нее имею, расписки, арендные договоры. Но я вполне подчиняюсь Советской власти.
