Спустя неделю после бегства от белых, однажды сидел Матвей с сынишкой за столом, старался запомнить буквы, какие показывал в книге палец Горки. Сухая дверь запела, Матвей глазам своим не поверил: через порог торжественно переступил бессловесный, тихий Соловей Гринчар. Снял шапку, перекрестился, низко поклонился. И все без слов. Наконец разжал тонкие под редкими усами, будто сросшиеся губы:
— Добрый день.
— День добрый, — усмехнулся Матвей и поглядел на Горку… дескать, что надо Соловею?
— Матвей, моей вины перед тобой нету, потому и пришел, — смиренно начал Соловей, не садясь, а только приглядываясь к лавке и ожидая приглашения как знака доброй воли хозяина. Но Матвей не торопился усаживать гостя, и Соловей остался стоять. — Ты сам провинился, за что и было наказание. Оно и мне больно было, ведь родные… А если серчаешь на меня, то прости. Прости, сам жалею, — Соловей раз и другой поклонился, третий раз совсем низко.
— Что это тебя словно перешибло, в пояснице не держит, — сказал Матвей. — Садись, за это денег не возьму. А наказание я еще не забыл, за него еще получишь мой ответ!
— Не шути, я по делу. — Садясь на лавку, Соловей рукавом вытирал лоб. — Жестокая вражда губит людей, льются кровь и слезы. Брат на брата, отец на сына, сын на отца, сосед на соседа…
— Ты не в церкви. Говори сразу, что тебе надо?
— Пришел мириться. И нужно мне твое хорошее слово. Истинно, от всего моего сердца. — Соловей прижал пухлую руку к груди. — Видит бог всю правду! Без корысти, а просто от всего моего желания, ради мира, уважения и твоего прощения низко унижаюсь перед тобой и прошу твоего позволения…
— Иди к бесу! — перебил Матвей. — Завел, как цыганка! Говори: чего хочешь?
— Бричку возьми у меня, Матвей. Больше ни о чем не прошу.
Матвей рассмеялся, широко открыл рот.
— А что хочешь за бричку? Ведь неспроста отдаешь! Бричка мне нужна. Могу и взять. Чего ты хочешь за нее?
— Только одного, Матвей, — чтобы даром взял. Не прошу ни копейки. Ни соломины… Три моих десятины опять перешли к тебе, как прошлый год. Даст бог, уберем хлеб, ни колоса не потребую с тебя, даже семян. Власть сказала — я подчиняюсь.
Матвей вдруг ярко вспомнил прошлый год, как секли, как ехал с Лизой из волости. Кулак сжался, стеснилась грудь, ярость толкнула в голову.
— Не потребуешь! А если опять придут господа из Крыма? Как раз на урожай могут прийти, ведь в Крыму есть нечего, а солдатни — тучи. Придут, что тогда? Опять пошлешь меня в волость? Или к стенке поставишь?
