— Соло! Михаил Васильевич, даешь соло!
Начал петь и дирижировать, показывая, чтобы поддержали, и снова получился хор. Но вот один, другой, третий, почти все замолчали, с удивлением прислушиваясь к чистому тенору Фрунзе. Он пел один, отвернувшись, глядя в темный угол под полкой, и допел до конца. Захлопали в ладоши.
— Еще!
Зазвенела шутливая развеселая — про то, как на поповом лугу мужик дугу потерял… Слушатели снова зашумели: «Еще, еще!» Но Фрунзе отмахнулся и ласковым своим грудным голосом сказал:
— Смотри ты как! Нашли еще одного Собинова.
Поезд мчался, ночь летела по просторам прекрасной России.
6
Два дня в Симферополе Матвей Обидный перевозил тюки с обмундированием. Базары пустые, хотя толчется множество лиц, гражданских и военных. Продают невесть что. Свободная торговля, но цены такие, что глаза лезут на лоб. Поесть в кофейне — сорок рублей, фунт мяса — сто сорок, сала — четыреста (от такого сала живот заболит). За десяток яиц дерут двести рублей. А соленая хамса, что семечки, по двадцать пять за фунтик — нарасхват.
Военщина и при Врангеле шалит.
У кого средств нет, тот грабит. Недалеко от Сиваша трое солдат застрелили крымского мужика, тоже подводчика, — ехал в бричке на паре, отпущенный домой помыться. Застрелили, тело бросили под крутой сивашский берег, бричку и лошадей погнали в Армянск, продали богатому хозяину. Взялись было судить бандитов. Но молодой корнет, их начальник, выдал им бумагу — с печатью! — эти, мол, солдаты, его подчиненные, ночью, когда был убит мужик, находились в казарме, спали. За эту печать корнет получил от солдат свою долю.
Взвод марковцев судили за насилие, грабеж и кровавый разбой.
В Симферополе, возле Литовских казарм, против сада Матвей видел, проезжая, знакомую картину: на тонкой веревке висит молодой парень в валяных сапогах. Подошвы валенок на четверть аршина не достают до земли. На животе — бумага с надписью: «За ограбление». Говорили, висит с утра. Родители парня, старики, сидели у ограды, устали плакать. Тут же белел приготовленный гроб. Ждали, когда власти разрешат вынуть из петли тело сына… Возле казармы собралась толпа. Иные знали повешенного, говорили, что не виноват. Спокойные, щелкали семечки. Шныряли мальчуганы. Должно быть, со всего города приходили своими глазами увидеть, на что способна врангелевская власть. Останавливались коляски и дрожки, люди смотрели с ужасом.
На следующий день, проезжая с тюками обмундирования, Матвей разглядел: висит уже другой, а надпись грамотные читали в голос:
