Один и тот же объект наблюдения может выглядеть совершенно по-разному. Все зависит от ракурса. В нашем случае — от временного. Для Людмилы Путятовой моя молодость давно и бестолково загублена. Старичок, похоже, считает иначе. И я с ним согласна.
— Вы Глеб Пантелеевич Архипов?
Он подтверждает мое предположение и приглашает войти.
Единственная достопримечательность однокомнатной квартиры Архипова-старшего — огромный, до самого потолка, потемневший от времени сервант с растительным орнаментом на многочисленных дверцах. Пока разглядываю этот колосс, на столе появляются тонкие фарфоровые пиалы, большущий заварной чайник и вазочка с овсяным печеньем. Разлив по пиалам зеленый чай, Архипов усаживается напротив, бросает зоркий взгляд:
— Итак, чем обязан столь приятному визиту?
— Я следователь прокуратуры.
С лица Архипова-старшего сползает улыбка. Рассеянно, с нотками тревоги в голосе, он произносит:
— Никогда бы не подумал…
Пожимаю плечами. Он делает несколько глотков терпкого чая, спрашивает, не скрывая озабоченности:
— Что-нибудь с Георгием?
Отрицательно качаю головой:
— Расследую дело по убийству Стуковой.
Уже на середине фразы начинаю понимать, какую глупость сморозила, но машинально договариваю до конца и закусываю губу.
Старик явно не знал, о смерти Анны Иосифовны.
Он замедленно ставит пиалу на стол и, даже не замечая, как она опрокидывается, смотрит мимо меня. Иззелена-желтый ручеек расползается по скатерти темным пятном. Лицо Архипова покрывается пепельной серостью, губы приобретают бледно-фиолетовый оттенок. Рука вяло приподнимается, но тут же падает на стол.
Догадываюсь, куда он хотел показать, и кидаюсь к серванту. Порывисто распахиваю одну дверцу за другой. Наконец улавливаю стойкий запах лекарств от сердечных болей и радикулита. Вопросительно гляжу на старика. По движению век понимаю, что действую правильно, нахожу пробирочку с нитроглицерином и буквально вкладываю ему в рот крошечную таблетку.
Когда он начинает дышать чуть свободнее, спрашиваю
— «Скорую» вызвать?
Архипов-старший едва заметно поводит головой. Помогаю ему добрести до дивана, ставлю рядом стул и усаживаюсь как заправская сиделка.
— Беда с этими старыми кавалерами, — грустно пытается шутить Архипов.
Прошу его не разговаривать. Он согласно кивает, но вскоре, несмотря на мои увещевания, произносит слабым голосом:
— К сожалению, мы многого не умеем прощать друг другу. Не понимаем, что потом можем и не успеть… Почему, почему я не сделал шага к примирению? Всю жизнь я носил ее в сердце… И даже теперь, когда оно устало перегонять остывающую кровь, Анна — в нем…
