— Не переживайте. Это же большая работа — проверить все сберегательные кассы области.
Уныло говорю:
— Понимаю… Но у меня горит срок расследования…
Женщина качает головой. Однако я продолжаю сидеть.
— В порядке исключения попробуем побыстрее, — сжалившись, говорит она.
Радостно вскакиваю.
В том, что на свете много хороших и отзывчивых людей, лишний раз убеждаюсь, побывав после сберкассы в отделении связи. Здесь мне без всяких проволочек сообщают, что перевод на тысячу двести рублей сделал некий Глеб Пантелеевич Архипов, как ни странно, проживающий в нашем же городе. Еще более любопытно то, что племянник Стуковой, по-видимому, приходится этому Архипову сыном.
Выруливаю на проспект. Замечаю отчаянно голосующего проносящимся мимо машинам плотного мужчину с обширной лысиной. Притормаживаю. Когда он, плюхнувшись на сиденье, просит довезти до горисполкома, любопытствую:
— Как камерный хор, Игорь Владимирович?
Пассажир ошеломленно поворачивается. Секундное замешательство, и доктор Шабалин узнает меня:
— Лариса Михайловна!.. Вот не ожидал. В горздрав на совещание опаздываю. Полчаса уехать не могу!.. А камерный хор выше всяческих похвал…
— Как себя чувствует наша больная?
— Пухова?.. К сожалению, ничем не могу вас порадовать. Состояние все еще крайне тяжелое.
Останавливаю «Ниву» у ступеней горисполкома. Шабалин суетливо открывает дверцу, машинально сует мне мятую рублевку.
— Набавьте полтинничек, — усмехаюсь я.
Шабалин испуганно округляет глаза, лезет в карман, но сообразив, в чем дело, досадливо хлопает себя по лбу:
— Простите, ради бога! Закрутился совсем! Завотделением в отпуске, обязанности на меня возложили. Столько всего навалилось!
Улыбкой прощаю его неловкость и напоминаю о моей просьбе. Шабалин вскидывает руки:
— Обязательно позвоню, как только Пуховой станет лучше!
20.
Подъезжая к киоску, вижу, что сегодня информационный голод населения утоляет мужчина. Тот самый, чью суперменскую физиономию мне показывали в отделе кадров «Союзпечати». Правда, в жизни Георгий Глебович Архипов смотрится гораздо симпатичнее, чем на фотографии, вероятно, за счет улыбки, которая не сходит с его лица.
Очередь граждан, жаждущих новостей, постепенно рассасывается. Остается лишь мужчина в коротком болоньевом плаще, со старым потертым портфелем. Он воровато оглядывается и, согнув пополам прямую, как черенок лопаты, спину, склоняется к окошечку.
Хотя солнце и не слепит глаза, я следую примеру известных женщин-авантюристок — нацепляю очки с темными стеклами, которые так и не успела отдать Маринке. Глянув в зеркальце, убеждаюсь, что приобрела достаточно экстравагантный вид.
