Было время, когда всех врагов стоило положить лицами вниз. А теперь, когда они наверху – будь добр, подчиняйся и копи злость. Чтобы узнать, чего семье ждать в дальнейшем, Папея обратилась к гадателям. Ее приятельница Порция Луппа, дама остроносая, любопытная, знавшая все обо всем городе и когда-то тоже спавшая с Авлом, – что, впрочем, не испортило отношений подруг, ибо кто расскажет жене о муже правду, если не ее ближайшая товарка? – привела хороших, настоящих мастеров, не шарлатанов.
Те поклонились и пошли в хлев, выбирать животное. Спросили, которого барана выделял хозяин, его и заклали – длиннорунного, черного, с белой отметиной на лбу. Мартелл-то хотел, чтобы этот красавец крыл всех овечек, больно хорош. Не судьба.
Барану связали ноги, посыпали голову крупной морской солью, отчего бедное животное перестало биться и высунуло язык, слизывая растекавшиеся струйки. Оно отвлеклось, и тут горло барана перехватили ножом-кописом, похожим на меч.
Кровь хлынула. Язык барана еще раз трепыхнулся, и глаза начали стекленеть, обращаясь в агатовые бусины.
По крови тоже находились умельцы гадать, тем более что она лилась изобильно, широким потоком и шла мощными толчками, пока сердце животного не остановилось.
– Вот видишь, – шептала Луппа, державшая подругу за руку, – все еще будет: посмотри, как побежала кровь, не остановишь. Твой муженек покажет себя, и не раз. Жаль, не мне. – Пригорюнилась, но быстро скосила подведенные глаза в сторону Плавта. – Ничего, мы на мальчиках отыграемся.
«Одни мальчики в голове! – раздраженно подумала Папея. – А семья? А должности? А положение в обществе? Покажет он себя! Кому?»
Гаруспики не опустились до рассмотрения жертвенной крови, их интересовала только печень. Ее форма, цвет, сторона, на которую орган ляжет при рассечении чрева. Баран уже не бил ногами. Ему начали вскрывать брюхо, шепча заклинания.
Любопытная Порция выглядывала из-за плеча подруги, в страхе и нетерпении комкая уголок накидки.
– Вот, вот печень, – зашептала она. – Ой, почему такая черная? Вся в жилках и слизи, смотри!
Нож жреца скользнул, отделяя орган от прочей требухи. Тот отлипал с трудом, старался соскользнуть, но все же лег направо.
– Он вернется, – провозгласил жрец. – С победами. Но не с теми, каких от него ожидают. Печень совсем темная – злые времена наступают для Вечного Города, а еще злее – для тех, кто знал твоего мужа раньше и был уверен, что может им управлять.
– Что все это значит? – горячее дыхание Луппы ударило Папее в ухо, вызвав мгновенное удовольствие. «Может, мне, а не Авлу, стоило ею заняться?»
