Первой в зал из темноты дверного проёма царственно вплыла божественной красоты женщина, наряженная в заморский шёлк и роскошные меха. Её светлые волосы были убраны в причёску из хитро сплетённых кос и украшены золотыми заколками. На руках звенело множество браслетов, а на пальцах сверкали перстни с драгоценными камнями.
Все гости встали и подняли кружки, приветствуя женщину.
— Ингвилд! — воскликнули они.
— За хозяйку! — вторили голоса туннов. — Будь здорова, Золотая жена!
Я бесстыдно пялился на прекрасную Ингвилд, лишённый дара речи. Казалось, сама богиня снизошла в чертог, и с ее появлением в зале словно стало светлее. Ульф, поймав мой взгляд, лишь усмехнулся.
— Это жена местного ярла, — пояснил он. — Золотая Ингвилд. И она приходится сестрой конунгу. Потому нас так щедро угощают.
Я слышал, что супруга ярла Фисбю была хороша собой, но и представить не мог, насколько. Теперь мне стало понятно, почему верховная жрица отсылала меня прочь от храма, когда Ингвилд приезжала на Свартстунн. Раз она приходилась сестрой конунгу, значит, наверняка многое знала. Судя по тому, как они миловались с Гутфритом, отношения у них были доверительные. Значит, не стоит лишний раз попадаться ей на глаза — может понять, кто я. Айна пнула меня под столом и тихо зашипела. Ревновала что ли?
Женщина подняла украшенный золотом рог.
— Славен день! — чувственным грудным голосом провозгласила она. — Славьтесь, сыны Нейдланда и Туннланда! Славьтесь боги!
Чертог взорвался хвалебными криками. Я с неохотой отвёл глаза от хозяйки, но лишь потому, что шедший за ней человек впечатлил меня даже больше, чем Ингвилд.
Гутфрита называли Седым, хотя на самом деле ему больше подошло бы прозвище Белый. Волосы конунга, брови, ресницы и борода были цвета снега. При этом Гутфрит не казался стариком: он годился мне в отцы. Лицо его было испещрено боевыми шрамами, и тёмные, почти чёрные глаза выделялись на фоне седины особенно ярко. Не знай я, что Гутфрит был человеком, подумал бы, что он из ильвов или другого волшебного народа — слишком уж необычный.
В отличие от хозяйки, конунг одевался неброско, однако на нём красовался длинный плащ из шкур белых волков. Оскалившиеся морды зверей свисали с плеч, застёжка — тоже в виде волчьей головы — скрепляла меха.
— Гутфрит, — тихо шепнул я.
— Ага, — осклабился Борода. — Говорил же, сразу узнаешь. Конунгу давали много прозвищ за его деяния, но он предпочитает оставаться просто Седым. Не любит показывать власть и богатство, но щедр к тем, кто ему верен. За это мы его чтим.
